Питер Бигл - Последний единорог Страница 15

— Хаггард, да сгинет он! — вскричал Калли. — О, многим из нас причинил зло старый Король; кого лишил земли, кого — титула и доходов, кого — наследства. Они живут только местью — заметь, волшебник, — и настанет день, когда Хаггард нам за это заплатит так…

Оборванные тени что-то прошипели в знак согласия, но Молли Отрава разразилась смехом, шуршащим и разящим как град.

— Может, он и заплатит, — с издевкой сказала она, — но не таким болтливым трусам. С каждым днем его замок ветшает, его люди стали слишком стары, чтобы надевать броню, но если это будет зависеть только от Капитана Калли, его царство никогда не кончится.

Шмендрик поднял бровь, и Калли покраснел как редиска.

— Вы должны понять, — пробормотал он. — У Короля Хаггарда есть этот Бык.

— Ах, Красный Бык, Красный Бык, — как на травле, закричала Молли. — Говорю тебе, Калли, после всех лет, проведенных с тобой в лесу, я поняла, что Бык — это имя, данное тобой собственной трусости. И если я услышу эту сказку еще раз, я пойду и свергну Хаггарда сама и докажу, что ты…

— Довольно! — взревел Калли. — Не перед чужими! — Он схватился за меч, и Молли, все еще смеясь, простерла к нему руки. У огня сальные пальцы лениво вертели кинжалы, а длинные луки, казалось, сами звенели тетивой, но Шмендрик поспешил на помощь тонущему тщеславию Калли. Он ненавидел семейные сцены.

— В моей стране о вас поют балладу, — начал он. — Я только забыл, как она начинается…

Капитан Калли замурлыкал как кот.

— Которую? — вопросил он.

— Не знаю, — растерялся Шмендрик. — Разве их больше одной?

— Воистину так! — воскликнул Калли, сияя и раздуваясь от собственной славы. — Вилли Джентль! Вилли Джентль! Где он?

Волоча ноги, подошел длинноволосый прыщавый юнец с лютней.

— Спой этому джентльмену об одном из моих подвигов, — приказал ему Калли. — Спой о том, как ты присоединился к моей вольной шайке. Я не слышал этой баллады со вторника.

Менестрель вздохнул, ударил по струнам и запел дрожащим фальцетом:

Было так: ехал Калли из лесаС королевским оленем домой,Видит — навстречу юноша бледныйЕдет дорогой прямой.

«Что случилось с тобою, юноша бледный,Почему столь печален твой взгляд?Или потерял ты навек свою даму,Или с шуйцей десница не в лад?»

«Нет, с десницей в ладу моя шуйца,Что б ни значили эти слова,Но братья мои увезли мою даму,И склонилась моя голова».

«Я — славный Калли из Зеленого леса,Сильны и свободны люди мои,Какую службу ты мне сослужишь,Коль деву верну я в объятья твои?»

«Коль деву спасешь ты, о старый коршун,Сверну я набок твой глупый нос,Носила она изумруд на шее,Один из трех братьев его унес».

И Калли отправился к смелым ворам,Мечом пригрозил им: «А ну-ка, голь,Возьмите девицу, отдайте мне камень,Которым гордился бы даже король».

— Начинается лучшая часть, — прошептал Калли Шмендрику. Обхватив себя руками, он прыгал на месте.

Три молнии — трое мечей сверкнули,Плащи долой — бой, как чайник, кипит,«Ни камня, ни девы, — им крикнул Калли, —Клянусь собой, вам не получить!»

И он их гнал, и мечи сверкали,И он их гнал, как овец…

— Как овец, — выдохнул Калли. Забыв про колкости Молли и смешки своих людей при исполнении последующих семнадцати куплетов, он раскачивался, мычал под нос и парировал рукой удары трех мечей. Наконец, баллада завершилась, и Шмендрик громко и честно зааплодировал, восхищаясь техникой правой руки Вилли Джентля.

— Я называю это щипком Аллана-э-Дейла… — ответил менестрель.

Он хотел продолжить, но Калли перебил:

— Вилли, хорошо, малыш, а теперь сыграй остальные. — Сияя, он следил за выражением лица Шмендрика, которое, как тот надеялся, выражало смесь удовольствия и изумления. — Я говорил, что обо мне сложено много песен. Точнее, их тридцать одна, хотя до настоящего времени в собрание Чайльда они не попали, — тут его глаза внезапно расширились и он схватил волшебника за плечи. — Послушайте, а вы не мистер Чайльд собственной персоной, а? — спросил Калли. — Он часто выезжает переодетым на поиски баллад.

Шмендрик покачал головой:

— Нет, мне очень жаль, поверьте, нет.

Капитан вздохнул и отпустил его.

— Ничего, — пробормотал он, — конечно, ведь так хочется, чтобы собирали, подтверждали достоверность, искали разницу между вариантами, даже, даже чтобы сомневались в подлинности… Ну-ну, ничего. Вилли, дорогой, спой остальные песни. Когда-нибудь тебя будут записывать в полевых условиях, и тебе это понадобится…

Ворча, разбойники стали расходиться, кто-то наподдал по камню. Из безопасной тени раздался грубый голос:

— Не, Вилли, лучше спой нам настоящую песню. Что-нибудь про Робин Гуда.

— Кто сказал это? — Калли поворачивался из стороны в сторону, и меч его позвякивал в ножнах. Лицо его сразу стало бледным, усталым и выжатым как лимон.

— Я, — ответила до того молчавшая Молли. — Дражайший капитан, люди устали от баллад о твоей храбрости. Даже если ты пишешь их сам.

Калли вздрогнул и искоса глянул на Шмендрика.

— Но они все-таки могут считаться народными песнями, правда, мистер Чайльд? — спросил он тихим обеспокоенным голосом. — Все-таки…

— Я не мистер Чайльд, — ответил Шмендрик. — Поверьте…

— По-моему, описание эпических событий не следует доверять людям. Они все переврут.

Вперед с опаской вышел стареющий разбойник в потертом вельвете:

— Капитан, если нам нужны народные песни — а я полагаю, они нужны, — то это должны быть правдивые песни о настоящих разбойниках, а не о нашей лживой жизни. Не в обиду будь сказано, капитан, мы в самом деле не чересчур веселы…

— Я весел двадцать четыре часа в сутки, Дик Фантазер, — холодно перебил Калли. — Это — факт.

— …И мы не отбираем у богатых и не отдаем бедным, — заторопился Дик Фантазер. — Мы берем у бедных, потому что они не могут от нас отбиться, а богатые берут у нас, потому что в любую минуту могут стереть нас в порошок. Мы не грабим на дороге жирного жадного мэра, мы каждый месяц откупаемся от него, чтобы он оставил нас в покое. И мы никогда не похищаем гордых епископов и не держим их пленниками в лесу, развлекая пирами и праздниками, потому что Молли неважно готовит и к тому же едва ли мы составим интересную компанию для епископа. Когда переодетыми мы отправляемся на ярмарку, то никогда не выигрываем ни в состязаниях стрелков, ни в бою на дубинах. Разве только горожане похвалят — скажут: тебя и не узнать.