Альмира Илвайри - Крылатая дева Лаэрнике Страница 15

— Мать Марита, простите за прямой вопрос… До того, как вы ушли в монастырь, у вас были дети?

— У нас с сеньором де Альвез родился мальчик, но он умер шести дней от роду, — ответила аббатиса. Я смутилась:

— Простите… — Помолчав, я добавила: — Сеньорита Анна для меня как дочь. И я собираюсь бороться за нее до последнего.

— Как хотите, — отозвалась аббатиса. — Но я бы советовала принять деньги от моего бывшего супруга и покинуть город. Когда сеньорита Анна умрет, во всем обвинят вас. Вы хороший человек, несмотря на ваши чужеземные привычки. Мне будет жаль, если вас растерзает разъяренная толпа. А мы защитить вас не сможем.

— Я уйду, — сказала я, — но сначала сделаю все, чтобы спасти сеньориту Анну.

Я уже договорилась с падре Антонио, чтобы он пригласил из соседнего города монаха, благословленного на проведение экзорцизма (в Сегове таких людей не было), но этот человек должен был прибыть только через несколько дней. Конечно, я и в мыслях не допускала, что Лаэрнике одержима бесами, но над ней явно тяготела чья-то недобрая воля, и у меня была надежда, что процедура экзорцизма хоть как-то облегчит ее состояние. Пока же падре Антонио по моей просьбе приходил каждый день, чтобы исповедовать и причащать Крылатую. Она честно признавалась и ему и мне, что все время думает о доне Диего, — да она просто по своей природе не могла лгать, это чистое и светлое существо!..

Может, поэтому ее стремление любить, направленное на этого мерзавца де Геррера, и обернулось душевной болезнью…

На пятый день вечером Лаэрнике начало лихорадить. Я легла в постель рядом с ней, согревая ее теплом своего тела. Лаэрнике обняла меня. Она находилась в каком-то странном состоянии между сном и явью; и как в бреду, она повторяла имя дона Диего.

Наконец она задремала. Я осторожно выбралась из постели. Надо было срочно что-то предпринимать, потому что состояние Крылатой на глазах становилось хуже. Подкрадывалась предательская мысль, что единственное спасение для Лаэрнике — и вправду стать женой Диего де Геррера… Но все во мне возмущалось против этого. Диего де Геррера — вернее, его дьявольская половинка, — погрузит душу Лаэрнике в такие чудовищные страдания, по сравнению с которыми смерть будет казаться великим благом…

Но Господь милостив. Он Сам вочеловечился, чтобы Своими страданиями искупить наши грехи. Неужели Он хочет, чтобы это чудесное, солнечное создание погибло? Не может быть! А значит, я должна что-то сделать, чтобы помочь Лаэрнике избавиться от душевного недуга. Но что?..

Я опустилась на колени перед Распятием и молилась, прося об одном — найти способ спасти Лаэрнике. Я потеряла счет времени и опомнилась лишь тогда, когда в подсвечнике погасла свеча.

Решение вспыхнуло в голове, как молния.

Я позвала сестру Дейну и сказала, что вызванный для экзорцизма брат Франциск, должно быть, уже прибыл в обитель Клунийского ордена, и я должна пойти его встретить. Конечно, нехорошо было врать, но объясняться у меня не было времени, да и навряд ли бы меня правильно поняли… Оставив Крылатую на попечение монахини, я покинула монастырь и направилась к дому дона Родриго, от души надеясь, что сейчас он у себя, а не в Алькасаре.

Мне повезло — дон Родриго был дома. Слуга, открыв мне дверь, извинился и сказал, что хозяин навряд ли сможет меня принять. Тогда я поступила не самым вежливым образом — отстранив его, взбежала по лестнице и влетела без спроса в кабинет хозяина.

В кабинете дона Родриго не оказалось. Побегав по дому (бедный слуга на своем костыле испуганно ковылял за мной), я нашла дона Родриго в гостиной. Он сидел в кресле возле жарко натопленного камина. На лице его играли оранжевые отблески. Может, виною тому освещение, но сейчас он мне казался лет на двадцать постаревшим… Перед ним на столике стоял кувшин с вином и кубок, наполнявшийся за этот вечер, видимо, не раз.

Следом за мной в гостиную вбежал слуга:

— Дон Родриго, простите меня! Я пытался остановить эту сумасшедшую сеньору, но она ворвалась как разъяренная тигрица!

— Не беспокойся, Пепе, я поговорю с ней сам. — Дон Родриго развернулся ко мне: — С чем вы пришли, сеньора Илвайри? Я разве не сообщил вам, что вы свободны от службы?

Он попытался налить себе вина, и по его неуверенным движениям я поняла, что он сильно пьян. Я выхватила у него кубок:

— Послушайте, дон Родриго! Вы что, всерьез верите в эту идиотскую примету, что первый поцеловавший Крылатую якобы получает ее любовь? Вы думаете, Господь настолько жесток, чтобы отдать Лаэрнике какому-то проходимцу?

Он молчал, глядя сквозь меня. А я начала заводиться:

— Может, вы верите, что ойкумена стоит на трех китах? Или что звезды подвешены на гвоздях к небесной тверди? — Я стукнула кубком по столу: — Вы же умный и образованный человек! Вы много путешествовали и понимаете, что мир устроен сложнее, чем мы себе представляем! И человеческие отношения устроены сложнее! Да, поцелуй этого негодяя пробудил в Лаэрнике потребность любить. Но кто сказал, что она не может отдать свою любовь более достойному человеку!

Взгляд дона Родриго приобрел осмысленность:

— Что вы хотите сказать, сеньора Илвайри?

— А то, что если вы не пойдете со мной к Лаэрнике и не скажете, что любите ее, я объявлю вас на всю Сегову последним ничтожеством и трусом! Потому что вы бежали от своих чувств и от своих обязанностей по отношению к ней! Это вы должны были ее защищать! А вы свалили все на полузнакомую женщину, и теперь еще предъявляете претензии!

Дон Родриго даже протрезвел от такой речи. А я размышляла, не слишком ли я погорячилась — не хватало еще скрестить с ним мечи… Однако он только спросил:

— Вы думаете, это возможно? Что Лаэрнике полюбит меня?

— Возможно, если вы вместо того, чтобы глушить вино, послушаетесь разумного совета!

— Так и в чем же ваш разумный совет, Скитающаяся? — спросил дон Родриго. Я ответила:

— Для начала — выветрить хмель из головы. Затем я проведу вас в монастырь под видом монаха, занимающегося экзорцизмом. И когда вы увидете Лаэрнике, вы объяснитесь с ней.

Дон Родриго немного помолчал, сжав пальцами подбородок. Потом приказал слуге:

— Пепе! Горячего кофе. Для меня и сеньоры Илвайри.

Монашескую одежду мы одолжили у брата Федерико. Вся беготня заняла пару часов, и к монастырю мы подошли уже глубокой ночью. Сестра Валентия, дежурившая у ворот, без разговоров пропустила нас, когда я сказала, что привела вызванного падре Антонио брата Франциска. Единственное, чего я опасалась — как бы не попасться на глаза аббатисе; она узнала бы своего бывшего супруга даже в монашеской рясе и с лицом, закрытым капюшоном.