Лякмунт - Основание Страница 15

– Разумеется, нет, – быстро ответил я.

– А если бы у вас был десятилетний сын, вы бы ему открыли комбинацию своего домашнего оружейного сейфа, где держите охотничье оружие?

У меня нет ни сына, ни сейфа с ружьями, но я вынужден был ответить отрицательно. Не открыл бы сыну секрета золотого ключика.

– Спрашивайте еще, – предложил Роберт Карлович.

– А почему вы рассказали о секвенциях мне? Почему выбрали меня и как меня нашли? – тут мне в голову пришла еще одна мысль. – А уважаемый Себастьян Траутман действительно мой родственник? Почему он не захотел со мной встретиться в Соединенных Штатах? Если не родственник, то зачем мне дали столько денег? Вполне можно было бы меня нанять на работу за жалованье и не слишком большое, притом. А что объединяет людей внутри одной организации? И кто вы такой сам, в конце концов, и зачем вам нужен я?

Роберт Карлович потешно замахал ладошками.

– Андрей, – успокаивающе сказал он. – Поверьте, со временем вы получите все ответы, которые я смогу вам дать. Не спешите. Прямо сейчас я отвечу на ваш последний вопрос. Вы обладаете неким даром, который, как я надеюсь, поможет предотвратить катастрофу. Очень серьезную катастрофу мирового масштаба. У вас есть дар, но нет знаний и силы. И то и другое мы вам сможем дать.

– Со знаниями я уже более-менее понял, – слегка иронично сказал я. – А что там с силой? Вы будете заниматься со мной физкультурой и научите секретным приёмчикам?

– Не совсем, – мягко ответил Роберт Карлович. – Просто мы из вас в кратчайшие сроки сделаем супермена.

– Того самого, в голубом трико и с большой красной «S» на груди? – обрадовался я. – Я смогу летать выше самолетов и нырять глубже батискафов? И пули от меня будут отскакивать? А я смогу побороть сто человек?

– Мне нравится ваш веселый характер, – улыбнулся Роберт Карлович. Улыбнулся в третий раз за сегодняшний день!

Ночевать меня отправили домой, в мой новый и первый в моей жизни собственный дом. Неразговорчивый шофер, мрачноватостью и стилем одежды напоминающий Роберта Карловича в молодости, за двадцать минут довез меня на знакомой черной машине с затемненными стеклами до моего нового жилища. Научил меня пользоваться пластиковыми карточками-ключами и проводил до дверей моей квартиры. От немедленного осмотра своего подземного гаража я отказался, справедливо рассудив, что у меня еще будет время познакомиться и с гаражом, и с чудо-автомобилем, который меня там ждал. Шофер предупредил, что будет ожидать меня возле дома в семь часов утра, и откланялся. Я приложил свой пластиковый ключ к стальной пластине на двери, как научил меня шофер, и дверь с приятным щелчком открылась. Искать выключатель в прихожей мне не пришлось, как только я переступил порог, в коридоре сам собой зажегся свет. Пустовато у меня в прихожей. Не пустовато даже, а просто пусто, только в ближайшем углу стоит низенькая табуретка, предназначенная, наверное, для комфортного снятия и надевания обуви. Я вспомнил, что в коридоре во всех стенах скрыты встроенные шкафы, но разыскивать их прямо сейчас ни нужды, ни желания не было. Цвет прихожей мне, честно сказать, не понравился. Я хорошо помнил, что именно я сам настоял на этом зеленом, слегка кислотном цвете. Дизайнер, рабская душа, предлагавший изначально светло-бежевый цвет, очень одобрил мой выбор. Не то чтобы я его в этот момент сильно осуждал, но он мог бы быть понастойчивее.

Я провел взглядом по коридору в поисках уютных домашних тапочек и не обнаружил ничего похожего. Тщательно вытерев подошвы туфлей о мохнатый коврик кислотной расцветки, лежащий у входной двери, я уверенно двинулся на кухню. Планировку квартиры я хорошо изучил дистанционно через интернет. Когда я был в этой квартире в первый и последний раз два года назад, на полу еще была только бетонная стяжка, а на ровных серых стенах не было и следа обоев.

Я отложил подробное исследование квартиры до лучших времен, принял душ и улегся спать.

Глава VI

Траутмана похитили. Он подозревает Роберта Карловича. Знакомство с похитителем, которому Траутман соглашается оказать услугу. С Траутмана берут нерушимое обещание, используя полиграф. Петров демонстрирует добрые намерения и рассуждает о секвенциях. Как Петров искал мать для своего сына.

Было без десяти минут семь. Я очень не люблю ждать, и мне не нравится, когда ждут меня. Поэтому я вышел из подъезда своего дома заранее и проследовал за ограду. Черная машина с затемненными стеклами уже ждала меня. Не успел я плюхнуться на переднее пассажирское сидение, как машина рванула с места. Оказалось, что при мощном старте покрышки визжат не только в кино. Я повернулся к шоферу, собираясь, как мужчина с мужчиной обсудить крутящий момент, число лошадиных сил и прочие, дорогие сердцу любого водителя, вопросы. Шофер был не вчерашний – другой. По стилю оба они не слишком отличались – такой же черный костюм и неприступное выражение лица. Еще одна копия Роберта Карловича в юности. В том, что это другой человек, я не сомневался – у сегодняшнего водителя были смешные мушкетерские усики, закрученные колечками кверху. Уж я-то хорошо знаю, что такие усики за ночь не отрастают. У некоторых они не отрастают вовсе, как я уже, кажется, упоминал. Ни за ночь, ни за две, ни за полгода. Ваш покорный слуга трижды пытался сделаться заводчиком усов. Наилучшее мое достижение в этом направлении напоминало зубную щетку из натуральной свиной щетины, отслужившую двадцать лет на фронте гигиены ротовой полости.

Настроение у меня было самое благодушное и несколько игривое. Поэтому я планировал высказать водителю пару-тройку комплиментов касаемо усов. Еще я собирался уяснить точный смысл слова «нафабренные», значение которого я, в общем и целом представлял, но хотел бы уточнить. Почему-то я был уверен, что шофер владеет этим термином досконально. Едва я открыл рот, чтобы произнести учтивую глупость, как шофер резко произнес: «Дайте сюда вашу левую руку, скорее!». Я не очень понял, как именно следует «дать руку», но сообразил, что речь идет о чем-то серьезном, и протянул руку влево, поместив ладонь где-то между рулем и физиономией водителя. Не отрывая взгляда от дороги, коварный возничий ткнул меня в тыльную сторону кисти чем-то острым. Мне сделалось очень больно, о чем я с возмущением собрался сказать этому негодяю. Но вместо этого закрыл глаза и заснул.

То, что меня похитили, я сообразил далеко не сразу. Сначала я решил, что это Роберт Карлович, руководимый своими психологами, снова ищет, как бы подоходчивее преподать мне новые знания. Если бы я более усердно старался извлекать уроки из всего, с чем сталкивался в жизни, в том числе и из продукции Голливуда, правильное понимание ситуации пришло бы гораздо раньше. Поистине только глубокая недооценка американских фильмов не позволила мне сразу сообразить, что я стал жертвой похищения, после того, как я обнаружил себя посреди небольшой комнатки, накрепко привязанным к деревянному креслу с подлокотниками. Попытки пошевелить рукой и ногой ни к чему не привели – руки были пристегнуты ремнями к подлокотникам, а ноги еще к чему-то. К чему именно мне установить не удалось, так как нагнуться вперед мне мешал ремень, довольно туго обхвативший мою грудь. Зато голова была абсолютно свободна. Я мог вертеть ей без помех во все стороны, чем тут же и воспользовался. Из предметов мебели, кроме того, на котором я сидел, в комнате присутствовало еще одно кресло, стоявшее в паре метров передо мной. В отличие от моего, это кресло выглядело мягким и довольно уютным. Сама комнатушка была явно после евроремонта. Если кто не знает значения этого термина, с удовольствием объясню. Это когда между смежными стенами, а также между стенами с полом и потолком образуются углы ровно в девяносто градусов. А сами стены и потолки при этом совершенно плоские и ровные. Безукоризненность прямых углов мне сразу бросилась в глаза, поскольку по размерам комнатка в точности напоминала мою Медведовскую конурку. Небольшая дверца – единственный выход из комнатенки, она же вход, находилась прямо перед моими глазами. Поэтому я перестал вертеть головой и постарался заняться чем-то продуктивным. Чтобы не терять времени зря, я начал сочинять фразу, которой поприветствую дешевого фигляра Роберта Карловича. Сейчас я жалею, что забыл сочиненную речь. Поверьте, это большая потеря для риторики. В Университете, в рамках учебного плана, мне приходилось учить наизусть знаменитую «O tempera, o mores». Авторитетно заявляю, что в моей речи иронии, яда и гражданского пафоса было процентов на пятнадцать больше, чем у Цицерона. Я допускаю, что Демосфен в своих «Филиппиках» приблизился по накалу страстей к моему утраченному произведению, но полной уверенности в этом быть не может. Трудно представить, что кто-либо мог испытывать к Филиппу Македонскому чувство негодования, соизмеримое с моим по отношению к коварному Роберту Карловичу.