Алек Экзалтер - Коромысло Дьявола Страница 15

Поначалу груди ее отяжелели, набрякли, живот прямо на глазах стал расти, округляться… Затем пошел обратный процесс, когда неопалимое бездымное голубое пламя охватило ее опадающие грудь, живот, бедра…

Послышались запах паленой шерсти и душераздирающий визг, после того, как из разверстой тьмы родового канала вывалился красный с синим огненный ком и завертелся на каменном полу, разворачиваясь в мохнатого белесого червя. С обоих концов волосатого гада извивались, крутились на полу, зверски визжали зубастые пасти, до тех пор пока рыцарь одним ударом кинжала не рассек его пополам…

По раздельности голубое пламя быстро превратило остатки богомерзкого гада в две кучки безвредного пепла.

— Освободите ее от цепей и найдите подходящее платье для раскаявшейся грешницы. Да будет Святейший трибунал справедлив и милостив к послушнице Консепсьон!

Второе указание отцам инквизиторам рыцарь-адепт Благодати Господней выразил предельно ясно, без экивоков и околичностей:

— Я вернусь к полудню, отец Фульхенсио. Уповаю, к тому времени вы управитесь с итоговым протоколом расследования сего нечестивого богомерзостного преступления.

— Не извольте сомневаться, достославный брат Фелипе. Благословение Божие на тебе, брат Фелипе.

Ох горе искусителям и слугам Дьявола!..

— 3 —

Возвращение из диковинного потустороннего видения Филипп Ирнеев воспринял с облегчением. Мягкая постель, майское тепло, не метафизическая, а своя собственная плоть.

Мышцы, суставы, кости, тело опять в норме. Нормальные ощущения, вплоть до осязания и кинестезии…

"В физических реалиях норма не есть аномалия. Пускай себе в дуалистическом средневековье, бескомпромиссно сражаются между собой силы Бога и Дьявола.

Зато при нашем натуральном и реальном плюрализме чувствуешь себя комфортнее и уютнее. Все-таки ближе и доброжелательнее к человеку его родное пространство-время."

Филипп глянул на часы. И в этот раз, по всей видимости, он отсутствовал не больше минуты. По крайней мере чай на столе еще не остыл.

Он легко поднялся с кровати, безошибочно найдя ногами тапочки, поправил подушки, плед. Подошел к зеркалу в стенном шкафу. В лице никакой бледности, припухлой сонливости, мути в глазах или сонной пьяной одури.

Взгляд ясный и спокойный. В зеркальном отражении, где левое становится правым, обычная оптика и физика.

"Угол падения равен углу отражения."

Филипп знал за собой одну примечательную особенность. При возбуждении, волнении его голубые влажно бликующие глаза темнели и заполнялись ультрамариновой бархатной синевой и глубиной, начисто утрачивая блеск. Словно бы на лицо опускалось незримое забрало, делавшее его взгляд совершенно непроницаемым и лишенным всякого отражения.

Сейчас же зрачки изображения его визави в зеркале открыто отражали оригинал, внимательно смотревший себе глаза в глаза.

Никакого сумасшествия, сумасбродства, безумия, как правило, свойственных субъектам, приписывающим себе визионерские способности, в его взгляде не наблюдалось. Наоборот, в глазах присутствовала ирония.

"Ну что, Ирнеев-Зазеркальный? похоже, умом ты не тронулся и мозги набекрень тебе не перекосило. И до инфаркта тебе ой как далеко, лет 300, не меньше…"

Ощущал себя Филипп лучше некуда. Вернулся из холода и сырости, а тут тебе ласковое тепло вверх по ногам, рукам и дальше по телу струится. Как если бы с мороза зашел в теплый вестибюль метро.

Не так чтобы совсем замерз, когда от тепла в дрожь бросает. А так, навроде ты из ледяного бассейна опять в парилке, в бане на полке.

Ну чем не благодать Господня?

Филипп истово перекрестился на красный угол, откуда на него благосклонно взирали лик его тезоименитого святого и каноническое изображение Рублевской Троицы.

— Слава тебе, Господи! Я невредимо жив и непоколебимо здоров. За что Тебе, Боже, тоже отдельное спасибо, — вознес он традиционную хвалу Вседержителю.

Что может быть лучше, когда находишься в отличной физической форме, в здравом уме и твердой памяти? И без труда можешь вспомнить то, что совсем недавно с тобой приключилось. Вплоть до запахов и звуков, каких во сне не услышишь, не почувствуешь, не запомнишь, а только наяву и в трезвом восприятии действительности.

Действительно, запашок в застенках отцов инквизиторов малоприятен. Колдуны, демоны воют и визжат отвратительно.

Да и с видом от первого лица двумя глазами, с бинокулярным пространственным зрением, существовать сподручнее, чем от третьего, когда непонятно кто или что управляет обзорными камерами и ракурсами восприятия.

Филипп подтянул галстук, переобулся в любимые французские полуботинки и пружинисто направился в детскую. Валяться на кровати ему расхотелось.

"Всегда бы так. Несколько секунд курьезных видений, а самочувствие такое, будто покойно и сладко выспался за ночь. Часов 8-10, не меньше…"

Ваню он удивил. Обычно Филипп не мешал ему в одиночестве доделывать письменные задания.

— Иван! Бросай ты это занудное дерьмоедство английское, — по-испански распорядился учитель.

— "Лексус" во дворе. Абуэло Гореваныч с Танькой на кухне лясы точит, чаевничают. Это надолго. Твоя Снежанка еще не объявилась.

Успеешь перед театром в пейнтбольном клубе размяться. Арре, геррилья!

Насчет клуба, деда Гореваныча и совместной игры в геррилью-войнушку Ванька сразу уловил. Он крутанулся на стуле, чуть из него не выпал и радостно возопил с перечислением тысячи чертей, дубинок, буканеров с карамбой и прочим подцензурным пиратским сквернословием на испанском.

Потом нахмурился и вслух обозвал нехорошим кубинским словом, белоросский стишок, который следует выучить наизусть к завтрашнему дню.

Идиотические стихи и сказки для детей, песенки, хороводы у елки Ванька смертельно ненавидел. Так же как и взрослых, до сих пор заставляющих его играть в несмышленного младенца.

Филипп об этом нюансе знал и по-английски успокоил воспитанника:

— Успеется. Завтра с утра, как я тебя учил, с мнемотехникой выучишь, расскажешь и после уроков на всю жизнь забудешь.

Всякий нонсенс запоминать — мозгов не хватит. Поехали! Гоу-гоу, прайвит Джон!

— Йес, сэр!

Гореваныч ключи от "лексуса" Филиппу дал и сам не отказался промять старые косточки. Это же за городом, на свежем воздухе и в хорошей компании!

Характерно: всякие-разные пацифистически настроенные тети-дяди не любят и боятся оружия в руках детей и взрослых. Ванины чувства к ним нельзя не охарактеризовать как взаимные.

Потому как он допускал, что именно они, пацифисты-гуманисты для несчастных детей младшего школьного возраста злоумышленно сочиняют дурацкие стишки, сказки.