Ночные Хранители (СИ) - Аберто Ева Страница 16

В Астроводе происходят жуткие вещи. Недавно стена подвала обрушилась, скрыв под собой малыша. Мы еще не разобрали завал, но, думаю, ничего интересного там нет. За камнями только влажный песок под одной из террас. Лили все время проводит в комнате и не посещает занятия, наверно, мама занимается с ней ночью. Аарон стал сам не свой, чаще наведывается в замок; пожалуй, даже чаще, чем следовало бы, ведь пара девушек постоянно приносят ему чай и вертятся вокруг, обмахиваясь платками, хотя никакой нужды нет. Ветер иногда завывает так сильно, что я не могу уснуть и мы с соседками сидим внизу, на кухне. Только я не могу бедняге сказать, он совсем разбит. Пыталась выведать у Лили, но она почти ничего не говорит

Я еще почитаю в его книгах про мифические города. Все это слишком похоже на глупый розыгрыш. Больше не могу писать, ветер расплескивает чернила»

Под координатами действительно скрывался холм, покрытый вереском. Холм высился в Шотландии, собирая над собой кучки облаков. Никакой истории не крутилось в туристических брошюрках; казалось, кто-то ошибся с несколькими цифрами в координатах. Возможно, какие-то руины и пугали детей там во времена Тесс, заставляя людей сочинять сказки, но все это никак не могло остаться в настоящем. Я быстро засунула все вещи в тайник, с некоторым раздражением закрепила камень и вышла на улицу, с удовольствием подставляя плечи и ладони прохладному ветру.

***

Она оказалась сильным игроком. Сидела, выпрямив спину в прямую стрелу, не оборачиваясь, замерев тенью среди листвы. От прикосновения к пальцам, неуклюже расставленным вдоль пера, по телу пробежала забытая холодная дрожь. На девушку, похоже, уйдет больше времени, но от этого чувства отметина выше запястья только еще сильнее пульсирует в предвкушении.

Слегка помешав лимонад в стакане и предоставив звенящим о стеклянные стенки льдинкам растворится в пенящейся жидкости, я упал на кровать, блуждая взглядом по потолку. В окно влетел порыв ветра, хлопнув жалобно простонавшей створкой. Я подскочил к подоконнику, закрыл форточку и глотнул из стакана, тут же наморщившись. Не до конца растаявшая льдинка кольнула рот; я закашлялся, тут же отчетливо вспоминая дни с отцом.

Взрослые шли впереди, негромко смакуя веселые реплики; плетясь по остывающей дороге, я с благоговением всматривался в крупные фигуры. Мы сидели в парке у парящих в воздухе тлеющих угольков — один из старших парней владел огнем — и прислушивались к комкам из сухих соринок, которые ветер перекатывал по дорожкам. Наконец, кто-то поднимался, уловив легкие шаги в отдалении. Чаще ребята, навострив уши, оставались на месте. Но никто не следил за малышами и мне порой удавалось прокрасться вслед за громоздкой тенью, бредущей напролом, и видеть, как девушка оборачивается, замирает и мерит взглядом преследователя. Когда я перестал зажмуривать глаза, прячась в кустах, стал виден блеск в глазах парней, появляющийся в тот момент, когда Колдунья последний раз беспомощно вздыхала. Охотник возвращался, а я еще некоторое время торчал у края дорожки с тем, чтобы побороть страх, мелочную дрожь в коленках. У огня, думал я, отец снова встретит меня громогласным хохотом и жуткий ритуал пропадет, смоется из воспоминаний. Я добегу до дома, взмокнув, несмотря на ночной холодок, и вместе с другими вымочив рубашку под шлангом. После таких прогулок быстро уходишь в сон, окончательно истребляющий ужас. До посвящения еще много лет и долгая свобода. Но я и тогда был Охотником и с удовольствием, в основном при свете дня, говорил «мы», стараясь, чтоб услышал отец. Он сажал меня на колени, и мы вместе планировали новый набег. Он учил меня, как запутать девчонку, довести до трепета, чтобы она и не думала использовать силу. Мы, много смеясь, кривлялись перед зеркалом, и отец делал устрашающие мины в стекло. В такие моменты я старался просто не думать, какое лицо у него в момент, когда Колдунья, обмякнув, опирается только на его руки.

Все это поблекло в памяти, все труднее вытащить воспоминания на свет. Но я отчетливо помню один день.

И отцовскую реплику, заставившую меня нагло соврать:

— Ты в порядке, парень?

— Да, пап, все отлично — на самом же деле у меня предательски подкашивались коленки, и я чувствовал себя малышом, выглядывающим из кустов. Только тогда мне предстояло стоять на дорожке между деревьев и не замечать взгляды из листвы. За неделю до этого я принялся разглядывать папину метку и пришел к выводу, что не так уж и хотелось. Только было уже поздно.

Мы расположились кругом на привычном месте, словно ничего не должно было произойти. Словно никто не замечал мой озноб и глухие удары сердца. Только отец пошутил по дороге в парк; мы шли одни, пробираясь окольным путем и огибая остальных, и папа предложил делать ставки — кто первым отдаст концы — я или Колдунья. Я насупился, пытаясь скрыть липкий ужас, и отец добродушно потрепал меня по голове, заставив машинально пригладить волосы.

В эту ночь я прислушивался в три раза внимательнее, но шагов нигде не было слышно. Кто-то с усмешкой заявил, что, похоже, все колдуньи в нашем районе перевелись и заставил меня действительно расслабится. До рассвета осталось каких-то два часа и, может, мне удастся миновать испытание. Заставив уняться дрожь в пальцах, я не сводил глаз с циферблата, уже совсем не слушая — лишь бы не услышать мягкой походки. Но она появилась.

Первые за всю ночь шаги в мгновенье покрыли меня слоем пота. Сначала я с надеждой думал, что это просто девушка возвращается с полуночной встречи. Но шагавшая по усыпанной гравием дорожке оказалась Колдуньей. Я тяжело встал, едва сумев пройти пару шагов, и лес, внезапно разросшийся из нескольких парковых аллей в дремучие джунгли, поглотил меня, бесконечно долго не выпуская наружу. Внезапно, совершенно неожиданно, надежные стволы вытолкнули меня на яркий фонарный свет и сомкнулись за спиной. Фигурка в коротком платье шагала в нескольких метрах. Я с трудом выбрался на середину дорожки, как в замедленной сьемке наблюдая девушку, храбро обернувшуюся на шум. Похоже, я обомлел гораздо сильнее, чем она, но это не помешало мне пройти, почти пробежать расстояние, разделявшее нас, и остановится в паре шагов. Потом неожиданно для самого себя кинуться вперед, заметить блеск лезвия — и сообразить, что все кончено. Я стоял под фонарем и крутил запястье с вырисовавшимся знаком Охотника. Потом подошел отец, похлопал меня по плечу и мягко толкнул в сторону дома. Наверно, я провалился в сон, стоило голове коснутся подушки; во всяком случае, после смерти отца я больше не ходил на общие собрания.

***

Когда последние мраморные глыбы, отодвинутые в сторону, открыли основание обвалившейся стены, я со вздохом облегчения поспешила вверх по узенькой лестнице. Я наконец могла дышать почти свободно, оставив восстановление стены тем немногим, у кого еще остались силы. К нашему счастью, обвал не задел жителей, случайно забредших в подвал, только мелкие камешки оставили несерьезные царапины и круглые от испуга глаза у нескольких малышей. Мама отпаивала их горячим чаем часа два, пока они, объевшиеся пирогов, не отправились в свои комнаты. За несколько дней, пока мы разбирали завал, в Астроводе происходили гораздо более жуткие вещи, чем требующая починки стена. Мелиссу не удалось найти, хотя некоторые клялись, будто видели ее тень. Нужно написать Лиссе, что работы, до чертиков мне надоевшие, заканчиваются. Я, вдыхая полной грудью морской воздух, выбежала на пляж и поспешила окунуть ноги в остужающую воду. Осень неумолимо надвигалась на замок, даря долгожданную свежесть и кое-где уже успев окрасить кленовые листья; ярко-алые закаты все чаще сменялись на нежно-розовые, а дымка над морем держалась все меньше, обнажая скалы. Я прикрыла глаза, вслушиваясь в звон, раздающийся, должно быть, от дальней террасы — кто-то практикуется в сборе энергии. Но звон был сильнее, чем те глухие звуки, которые отдавались в пальцах, когда руновязь наполнялась магией; звук заставлял тело дрожать, посылая горячие волны в солнечное сплетение. Я открыла глаза, тут же попятившись.