Джо Аберкромби - Прежде чем их повесят Страница 16

— …На протяжении нашего путешествия у вас будет множество возможностей усовершенствовать свои знания, мой юный друг, и я бы предложил вам воспользоваться этим. Мастер Девятипалый в особенности заслуживает вашего внимания. Мне кажется, у него вы научились бы очень многому…

Джезаль едва не задохнулся от удивления.

— Что? У этой гориллы?

— Эта, как вы выражаетесь, горилла пользуется огромной известностью по всему Северу. Его называют Девять Смертей, и это имя способно внушить сильнейшим мужам страх или отвагу, в зависимости от того, на чьей стороне они сражаются. Он воин и тактик, обладающий величайшим умением и несравненным опытом. Кроме всего прочего, он постиг науку говорить гораздо меньше, чем он знает. — Байяз покосился на молодого человека. — Что прямо противоположно некоторым моим знакомым.

Джезаль насупился и сгорбил плечи. Он не понимал, чему можно научиться у Девятипалого. Разве что есть руками и не умываться.

Они вышли на широкое открытое пространство.

— Великий форум, пульсирующее сердце города, — пробормотал Байяз. Даже он, судя по голосу, был разочарован. — Жители Халциса приходили сюда, чтобы покупать и продавать товары, смотреть спектакли и слушать судебные дела, спорить о философии и политике. В древние времена форум был заполнен людьми до позднего вечера.

Сейчас места на форуме было предостаточно. Обширная мощеная площадь с легкостью могла бы вместить и в пятьдесят раз больше, чем жалкая горстка людей, которые здесь собрались. Величественные статуи по краям площади были перепачканы и разбиты, грязные пьедесталы перекосились под разными углами. В центре без всякого порядка стояли несколько прилавков, сбившихся вместе, как овцы в холодную погоду.

— Да, это лишь тень его прежней славы… Впрочем, — Байяз указал на перекошенные скульптуры, — вот единственные жители этого города, интересующие нас сегодня.

— Да неужели? И кто же это?

— Императоры далекого прошлого, мой мальчик, и у каждого есть что нам рассказать.

Джезаль мысленно застонал. Он и к истории собственной страны испытывал не более чем преходящий интерес, что уж говорить о каком-то застоявшемся болоте на западных задворках мира.

— Их здесь много, — буркнул он.

— И это еще далеко не все! История Старой империи простирается в глубину времен на многие столетия.

— Должно быть, поэтому ее и назвали Старой?

— Не пытайтесь умничать со мной, капитан Луфар, вы для этого недостаточно подготовлены. В те времена, когда ваши предки на землях Союза бегали голышом, общались жестами и поклонялись грязи, здесь мой наставник Иувин направлял рождение могучей нации, не знающей себе равных по масштабу и богатству, мудрости и славе. Адуя, Талин, Шаффа — все это лишь тени изумительных городов, что когда-то процветали в долине великой реки Аос. Здесь находится колыбель цивилизации, мой юный Друг.

Джезаль обвел взглядом жалкие статуи, высохшие деревья, грязные, запущенные, блеклые улицы.

— И что же у них пошло не так?

— Падение великих никогда не имеет простых объяснений. Славе и успеху сопутствуют ошибки и позор. А там, где они пересекаются, неизбежно закипает зависть. Ревность друг к другу и гордыня шаг за шагом привели к сварам, затем к междоусобицам, затем к войнам. К двум великим войнам, которые закончились ужасными разрушениями. — Байяз быстро шагнул в сторону ближайшей из статуй. — Но и катастрофы учат нас, мой мальчик.

Джезаль поморщился. Новые уроки были нужны ему не больше, чем отсохший член, к тому же он вовсе не желал быть ничьим «мальчиком». Однако старика его недовольство нисколько не смутило.

— Великий правитель должен быть безжалостным, — поучал Байяз. — Когда возникает угроза ему лично или его авторитету, он должен действовать быстро и не оставлять в себе места для сожалений. За примером далеко ходить не надо — вот перед нами император Шилла.

Маг поднял голову, разглядывая высившуюся над ними скульптуру, чьи черты были почти полностью стерты временем.

— Однажды он заподозрил своего камергера в том, что тот вынашивает планы захватить трон. Тогда он немедленно приказал предать смерти самого камергера, задушить его жену и всех детей, а его огромный дворец в Аулкусе сравнять с землей. — Байяз пожал плечами. — Все это без малейшего намека на доказательства. Чрезмерное и жестокое деяние, но лучше действовать слишком сильно, чем слишком слабо. Лучше пусть тебя боятся, чем презирают. Шилла знал это. В политике нет места сантиментам, вы это понимаете?

«Я понимаю, что, куда бы я ни направился, везде найдется какой-нибудь вонючий старый болван, пытающийся читать мне наставления».

Так Джезаль подумал; но он не собирался произносить это вслух. Память об инквизиторском практике, разлетевшемся на клочки перед его глазами, была еще до ужаса свежа. Тот хлюпающий звук, который издала лопнувшая плоть. Капли горячей крови, брызнувшие ему в лицо… Джезаль сглотнул и уставился на свои сапоги.

— Понимаю, — пробормотал он.

— Я не хочу сказать, разумеется, что великий король обязательно должен быть тираном, — продолжал бубнить Байяз. — Завоевать любовь простого народа всегда должно быть первым устремлением правителя, ибо это может быть достигнуто малыми средствами и притом продлится до конца жизни.

Такого Джезаль никак не мог пропустить, сколь бы опасен ни был старый маг. Байяз явно не имел практического опыта на политической арене.

— Какой прок от любви простонародья? И деньги, и солдаты, и власть — все у дворян!

Байяз закатил глаза.

— Слова ребенка, легко поддающегося на уловки и балаганные фокусы! Откуда берутся у дворян деньги, как не от налогов с крестьян? Кто их солдаты, как не сыновья и мужья простых людей? Откуда лорды черпают свою власть? Лишь из покорности вассалов, и ниоткуда больше. Когда крестьян охватывает серьезное недовольство, власть может исчезнуть в мгновение ока! Возьмем хотя бы случай императора Дантуса.

Байяз указал на одну из многочисленных статуй: одна рука ее была отломлена у локтя, а другая протягивала вперед пригоршню мусора, уже увенчавшуюся пышной шапкой из мха. На месте носа зияла грязная впадина, придававшая лицу императора Дантуса выражение вечного изумленного замешательства, как у человека, застигнутого врасплох при отправлении естественной нужды.

— Ни одного из правителей подданные не любили больше, чем его, — продолжал Байяз. — Дантус привечал любого как равного себе, он всегда отдавал беднякам половину доходов государства. Однако дворяне устроили против него заговор, нашли императору замену и бросили его в тюрьму.