Галина Романова - Властимир Страница 16

Леший при его словах явно опечалился, понурился, подперев ладошкой щеку.

— Был лес-лесок, а в лесу—соловья голосок, — забормотал он, — да только ныне тишь, не слыхать и мышь. Опустел мой лес — кто в дальние леса подался, кто затаился, мало кто остался, да и тот попался… Как поедешь на север отсюда три версты, а потом три версты на восток, увидишь ручеек. Тот ручей все бежит-спешит к Светлоозеру. Только раньше оно было светлое, в ясный полдень видать донышко, а теперь оно заросло-зацвело, ну а где и от берега навсегда ушло. Захолодело, заболотело, у русалок не стало родины.

— Ну и что из того? На то дед-водяной есть, чтобы за озерами следить!

— Да ведь и водяной дед оттуда ушел! Поселилось в том озере чудище водяное, болотное! — Глаза лешего округлились то ли от страха, то ли от волнения. — Откуда оно взялось — никто не знает, не ведает, а только приползло и живет, всем житья не дает. Уж кто плавает — да не выплывет, а уж кто нырнет — да не вынырнет, зверь к воде придет — и того задерет! Оттого-то все и разбежались и попрятались!

Властимир почувствовал, как странно стеснило грудь — как когда-то в детстве, когда слушал песни о змеях и чудищах, с которыми бились богатыри, что жили во времена Трояна. Он думал, что все это сказки для малых и глупых и такого вовеки не было, а вот теперь сказка обернулась былью и случилось это с ним!

Он вскочил, свистнул, подзывая Облака. Верный конь подошел сразу и встал позади хозяина, недоверчиво косясь на лешего, сидевшего у костра мохнатым комочком, грея руки.

— Где, говоришь, это озеро? — спросил князь. — Три версты на север, а потом три версты на восток и по течению ручья?

— Да ты что, княже? — вскочил лешачок. — Куда собрался? Властимир сосредоточенно собирал свои вещи в мешки.

— К озеру, — ответил он. — Посмотреть, что за чудище такое, что от него даже водяные разбежались!

Леший подбежал и вцепился ему в руку:

— Не спеши, человече! Ночами оно в глубоком омуте отлеживается, тебе до него не добраться, а на рассвете оно выплывает охотиться. Теперь в озере взять нечего, оно и на берег выходит. На суше не так ему привольно — плохо оно по земле ходит. А в воде с ним не совладать! Если в ночь поедешь — оно тебя с воды схватит, утянет в омут да и разорвет. Дождись утра — утро вечера мудренее, а тебе перед боем сила нужна!

Почувствовав на руках мягкие прохладные пальчики лешего, Властимир опять сел. Старичок был прав: следовало выманить чудовище из воды — ведь и медведя не берут в берлоге, а выманивают, а медведь послабее будет, наверное, чем это диво. В раздумье он стал жевать разогревшееся на углях вяленое мясо.

Лешачок следил за ним голодными глазами. Поняв без слов его взгляд, Властимир отрезал и ему — видимо, совсем в лесу худо стало, раз и его хозяин так оголодал! Тот остался доволен куском и долго, отвернувшись, жевал.

Лесной гость пригрелся у огня, хотя обычно лешие его терпеть не могут, опасаясь, как бы он не спалил леса. Но этот леший был необычным — уже засыпая, Властимир видел его маленькую фигурку, склонившуюся над костром.

Густой молочно-белый туман лежал над озером и окружавшей его поляной, словно снег, когда Властимир на следующее утро подъехал к берегу и огляделся.

Все было так, как рассказывал ему леший. Он проводил человека до самого ручья и всю дорогу говорил о том, что чудище любит, что ему не по нраву и где его вернее искать. Прощаясь, он обещал подождать его на этом месте.

Озеро было вытянуто в длину на две или три версты — дальний берег пропадал в тумане. Сколько было ширины, Властимир тоже не мог определить. Леший уверил его, что оно узкое и глубокое, с обрывистыми берегами, поросшими камышом. Только с одного берега камыши и тростник росли не так густо — там был водопой и туда-то любило выползать это чудище.

Омут, где оно могло сейчас спать, был совсем рядом — в десятке саженей. Обрывистые берега нависали над зеркалом гладкой и обманчивой тихой воды. Ветлы, на которых раньше любили сидеть русалки, качали тонкими ветвями у самой воды. По поверхности плавали листья водяных растений — князь узнал пока еще небольшие пластинки одолень-травы и водокрас, его родню. Вода в омуте была чиста, но он был слишком глубок, чтобы можно было что-то в нем разглядеть.

Привязав Облака у опушки и приготовив оружие, князь подобрал несколько камней покрупнее и вернулся к омуту. Надо было выманить чудовище, чтобы одолеть его на суше, по совету лешего.

Камень с гулким всхлипом упал в воду, подняв брызги. Второй камень Властимир бросил с таким расчетом, чтобы он произвел как можно больше шума — в детстве с мальчишками он частенько так развлекался на берегу Оки и один раз поднял сома из ямы.

Он покидал так почти все камни, но чудище не показывалось, словно его там и не было. Князь уже почти поверил в то, что леший его обманул, но тут вода заволновалась. В глубине заворочалось что-то большое и длинное, как утонувшее бревно. Последний камень вылетел из рук князя и шлепнулся как раз на всплывающее существо. Оно дернулось, изгибаясь, и Властимир понял, что спугнул неведомое чудище.

Но он все еще не мог разобрать, с кем ему предстоит сразиться. Воображение рисовало зверя, похожего на того сома из воспоминаний детства, только гораздо больше и, может быть, с лапами. Он ждал тупую морду с широкой прорезью рта и крошечными глазками по бокам, осененную десятком усов-змей.

Вода вспенилась, вскипела, и прямо перед князем стремительно вынырнула узкая голова, вся, кажется, состоящая из длинной пасти, усаженной зубами. Пасть раскрылась, обнажая розовое нутро, но захлопнулась прежде, чем Властимир успел ткнуть туда мечом. Все же он замахнулся и со всей силы опустил меч на уродливую голову.

Разъярившись, чудище нырнуло, но только для того, чтобы тут же выскочить из воды на сушу так легко, словно его толкнули снизу. Властимир попятился, не сводя с него глаз, — это было совсем не то, чего он ждал.

Его враг, как ни странно, больше походил на ящерицу, если бы она выросла до четырех-пяти саженей в длину и обзавелась когтями на кривых лапах, твердой кожей, похожей на ржавый доспех, усыпанный шипами и шишками. Приподнявшись на толстых коротких лапах, чудище разинуло пасть и проворно бросилось на него. Большие выпуклые янтарные глаза на макушке внимательно следили за человеком.

Чудище взревело, когда меч князя второй раз достал его по голове, не причинив заметного вреда. Оно целиком выползло на берег и теперь в ярости било по траве хвостом с таким же звуком, как бьет конский бич, только гораздо глуше, и ревело хриплым басом — все-таки две царапины остались на его уродливой голове.