Марк Даниэль Лахлан - Фенрир. Рожденный волком Страница 16

Лагерь был ожившей картиной ада. Жестокие лица в шрамах и в грязи, освещенные пламенем костров, женщины и мужчины, которые совокуплялись, словно животные, пока другие, в паре шагов от них, ели из общих котлов или точили боевые топоры. Эта армия разоряла чужие земли много лет и больше походила на передвижной город. Дети, похожие на чертенят, сбивались в ватаги, переговаривались на своем странном языке, даже трогали Элис. Викинги все-таки захватили много хороших домов, однако воинов было столько, что все они не смогли в них поместиться. Поэтому повсюду были натянуты навесы, сложены шалаши из ветвей и травы, а многие вообще спали вповалку под одеялами и шкурами прямо под открытым небом. «Что же они делают в дождь?» — невольно подумала Элис. Викингов было так много, такое множество копий торчало из земли, столько щитов и топоров! Казалось, что этот лагерь действительно тянется, насколько хватает глаз.

Мулы ускорили шаг, воины шикали на детей, окликали товарищей. Они подошли к берегу реки, и Фастар заговорил с кем-то. Человек махнул на небольшой драккар, стоявший у берега. Судно слегка накренилось, к борту были приставлены мостки.

Викинг завершил переговоры и обратился прямо к Элис, но она не поняла из его речи ни слова.

— Давай, — сказал Леший. — Веди мулов на борт.

Элис хотела заговорить, объяснить купцу, что это просто невозможно. Она любила лошадей, успела повидать за свою жизнь немало мулов, поэтому знала, что они работают только на тех людей, которым доверяют. Мулы были еще умнее лошадей, их можно уговаривать, но не заставлять. Животные не пойдут на опасное судно по шатким мосткам, если их поведет она.

Элис ощутила, как ее охватывает стыд, а еще гнев и твердая решимость. Ноги болели, вся спина была в синяках от толчков и тычков. К ней вернулась та способность, какой она обладала в детстве, — способность улавливать чувства людей, слышать их характеры, словно музыкальные ноты, видеть их в цвете. Когда она была маленькой и пыталась описать свои чувства няньке, она сказала, что слышит «струны арфы сердца». Теперь это слащавое описание заставило ее, взрослую девушку, покраснеть от стыда. Но оно действительно передавало ощущение, и ощущение это становилось все отчетливее. Северяне были аккордом: выносливость, жестокость, щедрость, храбрость, юмор — созвучие было не очень сложным, ярким и казалось резким и холодным. Купец был гораздо сложнее. Стоило подумать о нем, и во рту появлялся привкус засахаренного миндаля, под которым угадывалось нечто гораздо более горькое и терпкое: чеснок, дым, уксус и деготь.

Один из викингов заорал на нее по-своему, указывая на мулов и на корабль. Это снова был тот коротышка, мерзкий тип с крысиной мордой и тонкими, но сильными руками. Элис ничего не поняла из его речи, но его присутствие было тусклым и тяжким, угрожающим и удушливым. Он толкнул ее, и земля ушла из-под ног. Элис тяжело упала на землю, задохнувшись и ударившись головой. Викинг орал на нее, жестикулировал, приказывая встать, и толкал ее древком копья. Голос у него был высокий и резкий, словно детская свистулька, он едва ли не визжал.

Фастар схватил его за плечо и объяснил, обращаясь к Лешему:

— Прошу простить моего товарища. Последние два года ему не везло в бою.

«Его голос звучит мягче, словно флейта», — решила Элис. Да что с ней творится? Все чувства смешались из-за падения, зато внутри разрасталось что-то иное, и мир сделался не таким, каким был до сих пор. Все ощущения как будто расширились, люди, их характеры стали видны ей по-новому, что приводило в смятение. Как будто из-за пережитого потрясения в душе открылась какая-то запертая дверка.

— Он был ранен? — Леший снова говорил с северянами на их языке.

Слова прозвучали для Элис несколькими барабанными дробями, и хотя их точное значение было от нее скрыто, она поняла, о чем идет речь. Как будто чувства и переживания окружающих стали ей ясны, словно открытая книга. Она понимала, о чем говорят северяне, хотя это понимание нельзя было выразить простыми словами.

— Никого не убил, — пояснил Фастар. — Просто невезение, а вовсе не трусость, как утверждают его враги.

— Какая польза от раба, который не работает? — Это снова заверещала свистулька.

— Такая же, как от воина, который не убивает, — сказал Фастар. — Пусть мальчишка заводит мулов на борт, а ты, Серда, прибереги силы для рукопашной с каким-нибудь франком, вместо того чтобы тратить их на немого дурачка.

Хотя слов Элис не поняла, было очевидно, что викинг с молотом на щите защищает ее, насмехается над тощим северянином, которого не прогоняет от себя только из чувства долга. Элис поняла, что Серде — она догадалась, что это имя, — грозит большая опасность со стороны его товарищей, более того, он знает об этом.

Элис поднялась, и ночь вокруг нее словно ожила, мысли и переживания людей в лагере жужжали и роились, словно комары над болотом. Ей представилась картина. Она увидела себя на вершине высокой горы над просторной долиной. Внутри нее что-то жило, что-то светящееся и пульсирующее. То была одна нота, одна вибрация из множества существующих внутри нее. Она не могла описать ее словами, но она представлялась ей символом, похожим на обозначение тысячи латинской буквой М, и этот символ сиял в темноте ее разума. Он переливался, словно лоснящаяся спина гнедой кобылы. И запах лошади она ощутила, да и сам символ как будто гарцевал и исходил потом и паром. Он походил на живое существо, нечто, проявляющее себя через нее, и сама она стала живым его воплощением. Она мысленно попыталась подобрать для символа имя, но единственное слово, пришедшее на ум, было «лошадь». Этот символ, знала Элис, имеет отношение к лошадям, более того, он неразрывно связан с этими животными.

— Веди мулов на борт, — произнес Леший.

Элис посмотрела на мула рядом с ней. Когда она шагнула к нему, он отвернулся, однако она приблизилась и положила руки ему на голову. Она по-прежнему видела перед собой сияющий, дрожащий символ, и звук его дыхания как будто проходил через нее. Элис чувствовала страх и недоверие мула, однако символ придал ей спокойствия, и это спокойствие передалось животному. Мул перестал дергать головой и ткнулся носом ей в ладонь. И она повела его по мосткам на борт корабля.

Когда все животные были погружены, воины тоже поднялись на борт вместе с Лешим, и они поехали на дальний берег. Все викинги сели, но для Элис не осталось места, поэтому она прислонилась спиной к борту. Никогда еще она не переживала подобных ощущений. Как будто ее разум больше не принадлежал ей, как будто в нем жили некие самостоятельные сущности, росли там, обретали форму, подобную лошадиному символу, танцующему и играющему на самом краю поля зрения. Она осознавала присутствие этих сущностей и раньше, вспомнила Элис, в детстве, когда болела скарлатиной. И теперь непередаваемый страх и неуверенность снова вызвали их — когда паника, испытанная при виде берсеркеров, заслонила сознание, символы сумели проявиться.