Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат Страница 16

– Что ты думаешь о моем брате? – спрашиваю внезапно.

Долгая пауза. В гудении насекомых слышится некоторое умиротворяющее раздражение.

– Легат? – Тит смотрит на меня.

– Центурион, – говорю я. – Не делайте вид, что не понимаете, о чем я. Мой брат мертв. Я хочу знать, кто это сделал, – и я узнаю. Клянусь Юпитером и духами предков!

– Легат. – Тит Волтумий кивает. Лицо спокойное и непроницаемое. В уголках глаз – морщинки.

– Сколько ты служишь в Семнадцатом, Тит?

– Шесть лет.

– То есть…

– Да, – говорит он. – Я перевелся в Семнадцатый еще до вашего брата.

Стрекот кузнечиков. Луций, Луций. Ладонь, накрывающая… смотри, поймал, Гай! Смотри.

Я хочу спросить, кто виноват в смерти Луция и брал ли он у варваров проклятые приношения, но вместо этого говорю:

– Какой он был командир?

Вдалеке грохочет повозка, и идут походным шагом легионеры. Здесь с нами остается тишина. Голубое небо над головами высокое и прозрачное, как эмаль на коринфской мозаике.

– Хороший, – говорит Тит Волтумий. – Даже очень хороший. Один из лучших командиров на моей памяти. А я повидал всяких уро… простите, легат. Можем мы пойти? Не хочу оставлять ребят без присмотра.

– Он дарил воинам подарки?

Брови Волтумия изгибаются.

– Нет, легат. Никогда такого не слышал. Он не подкупал воинов, если вы об этом. Но он был… настоящим командиром. С таким идти в бой страшно и весело.

Я киваю. Это о моем брате. Луций, рожденный для великой судьбы. Думаю, примерно таким человеком был Цезарь, победитель Галлии, триумфатор, сокрушивший Республику, – командир, за которым хочется идти хоть в Преисподнюю.

– Простите, легат. Могу я говорить прямо?

Я едва сдерживаю улыбку. Теперь понятно, почему Тита Волтумия, третьего по рангу среди центурионов Семнадцатого, отправили меня встречать – во главе всего лишь горстки солдат. Обычный конвой. Такую задачу обычно поручают командиру последней центурии последней когорты – самому младшему в легионе…

Тит – прямой и честный. Думаю, начальство его не слишком любит.

– Да, центурион. Я даже настаиваю на этом.

Тит Волтумий смотрит на меня в упор. Глаза его от солнца кажутся ярко-золотыми.

– Вы уверены, что справитесь?

Прекрасно. Вот и прозвучало то, о чем я боялся спросить сам себя. Молодец, Тит Волтумий. Если мне суждено стать настоящим легатом, ты будешь моим лучшим центурионом.

– Я надеюсь, Тит. По крайней мере, я сделаю все возможное.

– Вашего брата уважали, легат. В походах он спал на голой земле, как простой «мул». Когда становилось трудно и ребята падали духом, он отказывался от коня и шел вместе с нами на марше. У нашего легиона всегда хватало припасов. Он всегда был прост и в то же время всегда был выше и знал больше любого из нас. Он был настоящий командир.

Тит Волтумий замолкает. Ну же, договаривай, центурион!

– Вам будет… трудно. Особенно потому что вы – его брат.

Спасибо за откровенность, Тит. Кажется, я начинаю понимать, во что ввязался…

– Это все, центурион? – Ветер шевелит волосы у меня на виске и лбу.

– Да, легат. Нет, легат. Еще одно: я сожалею о смерти вашего брата. Если бы у меня был такой брат, я ни за что не хотел бы его потерять.

На мгновение земля уходит у меня из-под ног. Возвращается. Я снова стою на обочине военной дороги, передо мной -

священная роща варваров, а рядом – центурион, который говорит только правду. И тут я вспоминаю о словах Августа: «… Брал взятки у варваров…» Проклятье. Мало мне одного Квинта – оболтуса, которого принцепс личным приказом выслал из Рима!

– А если бы твой брат оказался вором или продажным человеком? – говорю я. – Убийцей или того хуже – изменником?

Тит Волтумий думает, вертикальная морщина прорезает лоб. Долго думает. Потом говорит:

– Я бы не хотел потерять любого брата, легат.

…Пламя вгрызается в доски. Ладонь, на которой сидит пойманный кузнечик. «Гай, смотри».

Луций Деметрий Целест. Мой умный старший брат. Мой мертвый старший брат.

– Я тоже, Тит. Я тоже… Кстати, – говорю я самым обычным тоном, словно никакого разговора между нами не было, – не пора ли нам догнать повозку, старший центурион?

Тит Волтумий кивает. Я впервые вижу его улыбку.

– Да, легат. Думаю, ребята уже соскучились.

Глава 3

Первое испытание

Стук колес – повозка качается и скрипит порой так, словно вот-вот развалится. Дороги в Германии все-таки гораздо хуже италийских. Видимо, из-за климата. Погода меняется мгновенно. Только пару мгновений назад было солнце, сейчас – уже небо закрыли тучи, собирается дождь. Издалека доносятся глухие раскаты грома. Я выглядываю из окна повозки: на горизонте, за рядами деревьев, проколовших его серую линию, – чернота, низкие тучи нависли и надвинулись. Дорога здесь делает крутой поворот, обходя озеро, заросшее камышом и кувшинками. Лягушки молчат, чуя надвигающуюся грозу.

В мою щеку что-то впивается. Я хлопаю по щеке – комары здесь дикие. На ладони раздавленный черный комочек и след крови – успел, сукин сын. Смазанная красная полоса пересекает линию жизни и заходит на холм Марса. Ничего себе. Был бы я авгуром или фламином, я бы решил, что это предзнаменование.

Вместо этого я зеваю. Широко, с рычанием. До города осталось всего ничего, мили три, но я уже вымотался. Надо бы выйти, размяться, разогнать кровь. Возможно, прав Волтумий – мне стоит взять пример с брата, который шагал в походах вместе с «мулами». Правда, в отличие от брата, я не собираюсь делать военную карьеру. Нет, спасибо. Я здесь за другим.

Снова вдалеке звучат раскаты грома. Поднимается ветер, шорох листьев нарастает, как волна. По деревьям проходит волнение, они начинают гнуться, плавно поводят ветвями, словно в воде. Затем все стихает. Легионеры шагают молча, они устали.

Слыша раскаты, мулы начинают нервничать, замедляют ход. Возница – пожилой некрасивый раб – взмахивает бичом, щелкает над ушами мулов, еще раз. Те снова начинают идти быстрее.

Рядом с городом появляются воробьи. Я поднимаю голову – и вижу, как целая стая воробьев, полсотни, если не больше, взлетает и оккупирует огромный ясень. Чириканье. Чвирк, чвирк, чвирк. В перекличке воробьев мне чудится непонятная угроза. Смешно.

У эллинов воробьи – птицы-психопомпы, переносчики душ умерших. У нас, римлян, этим обычно занимаются голуби. То ли души у нас тяжелее, то ли нам нужна птица поглупее и потолще… не знаю. Но, похоже, до нашего римского подземного мира лететь гораздо дальше, чем до греческого.

– Господин, – говорит Тарквиний неожиданно. Я даже вздрагиваю.

– Чего тебе?

– Вам нужно поесть, господин Гай. Послушайте старика…