Ольга Романовская - Словенка Страница 16

Эльга действительно вышла скоро; одета была просто, словно и не для посиделок.

— Девки придут — я уйду, — сказала сестре Зарница.

— От чего так?

— Засмеют они меня опять.

— Никому не позволю. Ты, Зарница, лучшая в городе рассказчица, всё о черенских девушках Гореславе расскажешь, со всеми познакомишь.

Бравовна кивнула.

— Слышала я, не из Черена ты, — шепнула Наумовне Зарница, на сестру поглядывая. — Эльга тебе не скажет: привыкла с рожденья по — урмански жить, а по — словенски и не научилась. Где уж ей о таком подумать, почти девять зим с урманином прожила.

— О чём это ты?

— О Изяславе. Парень он видный, статный, один из лучших кметей. Девки давно уж всех женихов поделили и прознали про то, что Изяславу ты по душе пришлась. А пуще всех озлобилась на тебя Всезнава; она всю зиму с ним гуляла. Так что не говори никому про то, с кем через костры прыгала.

Гореслава кивнула. У неё в печище тоже так было: девки крепко на парней дрались. Вспомнить, хотя бы, Любаву и Ярославу, сестёр родных.

С улицы послышалось: " Шёл бы ты своей дорогой, свет Слава Бравович, а не то закидаем тебя ягодой, ветками да листьями". Девушки смеялись, отмахивались от старостиного сына. Весёлой толпой вошли во двор и остановились. Впереди всех была чёрнобровая, тёмно — русая, в нарядной рубахе девица.

— Это и есть Всезнава, — прошептала старшая Бравовна и в сторону отошла.

— Кого это Эльга — урманка нам привела? — спросила у подруг Всезнава. Те молчали. — Познакомь нас с подругой своей, сделай милость.

— Гореславой её кличут, Наумовой дочкой.

— Уж не та ли, что у плотника живёт?

— Она самая.

Девки, до этого смеявшиеся, приумолкли, на Всезнаву посмотрела. Девушка нахмурилась, кулачки сжала.

— Если хочешь, чтоб коса цела была, да лицо румяно — не гуляй с Изяславом. Не твой он жених.

— Не слыхала я про его невесту.

— Знать, услышишь. Уезжай к себе в печище, не гуляй с парнями нашими.

Эльга почувствовала, что быть подруге битой, если не вмешается.

— На моём дворе не бывать драки, — сказала она.

Всезнава ушла, а за ней и другие девки.

6

Гореслава сидела под пожелтевшей берёзой и осторожно утирала лицо. Потом осмотрела рубаху и тяжело вздохнула. У Быстрой она уже была, видела, как Всезнаву с подружками разукрасила. А всё потому, что не послушала Наумовна её, снова гулять с Изяславом пошла, только не дошла ведь до градца. Подкараулили они её у реки, за косу оттаскали, кожу белую поцарапали. Только ведь и она не горлица беззащитная, пояс у Всезнавы развязала. Только потому и спаслась, за пояс сговорились.

А Изяслав это издали видел, но не подошёл. Да и зачем ему, дела — то девичьи, поэтому Гореслава и не в обиде была.

Повезло ей, всего несколько царапин на щеках были, да рубаху разорвали на плече. Зато Всезнава опозорена была; будет знать, как женихом того называть того, кто на неё и не смотрит.

Поначалу Наумовна на свой двор вернуться хотела, а потом передумала. Что Белёна Игнатьевна скажет, когда её, такую красавицу, увидит? Девка бы к Эльге пошла, да боялась, что брат её заприметит, узнает, что с местными невестами подралась, а этого ей не треба. Между тем, делать что — то надо было. Гореслава встала и всё же пошла ко двору. Ей повезло: никого в избе не было, видно, к реке пошли да возле соседнего двора задержались. Девка этому радовалась, рубаху быстро переменила и снова за ворота пошла. Дошла до Тёмной и остановилась — куда теперь? Зачем в избе не осталась? Вернётся Белёна Игнатьевна — за косу вздует, бестолковую.

А кузнец с женой из печища всё не возвращались, видно, не смогли вернуться, как обещали; до грудня ей их не видать.

… А хмурень своё везде брал: вот и берёзки в золотом уборе стояли, лишь ракиты да ели всё ещё зеленели. Нево — море часто беспокоиться стало, ночами громко о берег плескалось. В печище, наверное, все клети были зерном полны, ни одного колоска в поле не осталось окромя снопа последнего, где хлебный волк спрятался. Кому же он достался?

На одном из островков Тёмной отыскала Гореслава Эльгу. Не одна она сидела: рядом Зарница присела, а супротив них — старец слепой со свирелью. Какими ветрами его сюда занесло, может, волхв али обоянник.

— Садись, Гореславушка, — старшая старостина дочка на место подле себя указала. — Игру дивную послушай.

Посмотрела Наумовна на Эльгу и не узнала. Сидела девка, голову руками подпёрла и в воду смотрела.

— Спой ещё раз, дедушка, — попросила она. — Может быть, услышат тебя в Хели.

Старец — музыкант прижал к губам свирель, и полилась из — под его пальцев музыка волшебная, живая. Казалось, будто бы душа чья — то плачет, живых о чём — то молит, сказать им хочет то, что до сели сказать не успела или прощения просила, но с мукой своей расстаться не может.

— Почему не уберёг ты его, Ньёрд; отчего в Вальхаллу не дано было попасть сему хирдману? Фрейер, почему море к нему жестоко было?

— О чём это она бает, — тихо спросила Гореславу Зарницу. — Что за имена чудные она поминает?

— Об отце своём вновь вспомнила, как мать по нём сокрушается. Кровь в ней урманская играет, вот и Богов заморских поминает, а в словенских — то, наших верить не хочет, только домового — батюшку и жалует.

— А старец этот, что свирель оживил, от куда в Черен пришёл?

— Не сказывал. Пришёл на наш двор к Всезване Первяковне. Вышла она к нему, а старец и протянул ей пряжку от мятла. Тут и Эльга стояла, как увидела её, так и запричитала вместе с матерью. Пряжка эта Свегальдова была.

— Да неужто спасся кто с того драккара?

— Видать, что так. Только ослеп он, да и хром на правую ногу. Где ж жил старец восемь зим?

— В селении одном, что от сюда недалече, — за сестру ответила Эльга. — Болел он тяжко, — вдруг она встрепенулась, — Тебя, что, Всезнава с подружками возле двора встретила?

— Угу, — пробурчала Наумовна. Не хотелось ей о том говорить.

— Видишь, всё по — моему вышло, — зашептала Зарница. — Отдай ты Изяслава Всезнаве.

— Не я его, а он меня выбрал, не мне и решать.

— У нас в городе только одна счастливица была, которую девки не трогали: Весёнкой звалась. Гуляла она с одним кметем, крепко за него дралась, а потом ребёнка от него родила. С тех пор все на неё с завистью смотрели, первой невестой в Черене стала. Было это давно, когда я ещё девчонкой несмышлёной была.

— Приплыл бы с моря драккар, а нём — ярл молодой с хирдом али сам конунг, — мечтала вслух Эльга. — Уплыла бы я с ним в Страну Урманскую, о которой скальд пел.

— Чем тебе Черен не по нраву?

— Сама ж говорила, что по — урмански живу я. Отец мой — урманин, учил жить по своим законам. Хочу я родину его увидеть.