Ральф Шеппард - Зло Валузии Страница 16

Тебя же, мой мальчик, отдали палачам и приказали утопить в полноводном Джаихе. Но сжалились палачи, дрогнула рука, не поднялась на наследника Хрустального Трона. Положив тебя в ивовую колыбель, они пустили ее на волю волн. И почти у самого моря Вилайет прибило колыбель к прибрежным тростникам, где нашел тебя старый барс. Племя грозных барсов выкормило тебя, и ты жил с ними у берегов Вилайета, пока я не нашел тебя и не отбил у твоих хищных воспитателей. Я взрастил тебя, нарек тебя именем Дуэн Ки, хотя теперь ты знаешь свое настоящее имя. Но для меня ты всегда будешь Дуэн Ки, мальчиком с сердцем барса...

Да, хоть я и воспитал тебя, как подобает цивилизованному человеку, в душе ты все равно дикарь, барсов выкормыш. Но, увы, это не спасет тебя от черной злобы Це Чжоу. Покинь Кхитай, Дуэн Ки, ибо ты не родной сын Срединной Страны. Ты здесь воспитывался, ты здесь вырос, но ты никогда не был добропорядочным кхитайцем. У тебя другая кровь — кровь твоих предков, степных гирканских номадов. И эта кровь взывает к мести. Поезжай на запад, к гирканцам: там поймешь, что в душе ты — кочевник. И, набравшись опыта и сил, отправляйся в Янцай — Страну Городов. Отомсти за отца, за мать и родных. А мой дух всегда пребудет с тобой...

В ту же ночь старый кудесник умер: демон сделал свое черное дело, А Таргитай — Дуэн Ки на следующее утро отправился в долгий путь на запад, прочь из Кхитая, дав себе зарок когда-нибудь вернуться и отомстить проклятому колдуну.

Долгие пять лет странствовал Таргитай по Гирканской степи. Добравшись до Кангхи, Страны Крепостей, лежавшей к северу от Великого Пути Шелка и Нефрита, вступил он в дружину кагана Вэсака и участвовал в налетах на земли юга: на богатые торговые города Согарию, Бахрошу, Лакаш, Самрак, Бусару, Когир... За эти годы Таргитай возмужал, окреп и проникся степным духом.

Будто и не было череды неспешных лет жизни в Кхитае, прогулок в напоенных ароматом орхидей садах, где заливались на разные голоса соловьи, отдыха на расписных циновках в фарфоровом павильоне, где он, тогда еще мальчик Дуэн Ки, обратясь, в слух, учтиво внимал неторопливым речам Учителя, покуривающего кальян, и терпеливо разбирал прихотливый узор иероглифов, тисненных на тончайшем шелке. Золотые драконы на крышах пагод, дамы в расшитых халатах, с разноцветными веерами, учтивые вельможи в паланкинах...

И в то же время — непосильный труд крестьян, захлебывающихся грязью на рисовых полях, под жгучим солнцем, от зари до зари. Невольничьи рынки, где доведенные до отчаяния нуждой, исхудавшие отцы продают семилетних девочек и мальчиков сластолюбивым князьям и деловитым, разжиревшим содержательницам публичных домов и опиумных притонов. Несчастные слуги, которых за ничтожную провинность наказывают сотней ударов палок по пяткам и животам. Скорчившиеся тела казненных преступников, насаженные на стволы бамбука, медленно прораставшие сквозь еще живую плоть...

Нет! У этого фарфорово-шелкового рая была страшная изнанка. А здесь, в Великой Степи, был бескрайний простор, зеленая трава и Вечное Синее Небо над головой. И никаких тебе вельмож и дам в шелках, никаких надутых чиновников, спешащих с императорскими указами и нещадно погоняющих хлыстами задыхающихся носильщиков. Здесь, в Гиркании, никто не ездил верхом на людях. Здесь были табуны коней, резвящихся на приволье. Аркань любого — и у тебя есть преданный друг, который домчит хоть до Последнего моря!

Были здесь, конечно же, и свои господа. Грозно щерились башни дворца кагана Вэсака, да и надутые бии, похвалявшиеся своими неисчислимыми стадами, также считали своим долгом напомнить безродному чужаку, кто хозяин в степи. Но в Кхитае дохнуть свободно нельзя было от императорских и княжеских эдиктов и стражников с бамбуковыми палками.

А здесь — расхохотался в лицо едва не лопающегося от злости богача, стегнул коня — и вперед! Ошибались бии, называя себя хозяевами степи, Степь широка — любому даст приют. И хозяином своим признает любого отважного молодца, лишь бы крепко держался в седле и метко стрелял из лука. Лишь бы ценил волю пуще жизни, а не был слюнтяем, что боится спину разогнуть перед бием. А уж если этот удалец одновременно найденьпп, вскормленный барсами, воспитанник кхитайского мудреца и наследник престола — то тут и говорить не о чем!

Неуживчив и горд был Таргитай. Сухой степной ветер вмиг сдул с него золоченую шелуху кхитайской учтивости. Едва не зарубив в ярости нахального тысячника, Таргитай бросил под ноги туменбаши дружины кагана свой бунчук сотника и уехал прочь из Кангхи. Примкнув в дикой степи к шайке разбойников-мунган, Таргитай пару лет щипал перышки купцам из той же Кангхи и других гирканских ханств и городов, промышлявших торговлей между рынками, лежащими на Великом Пути, и северными странами-Сакалибой.

Из Согарии, Дамаста, Самрака и других перевалочных центров торговли на Великом Пути купцы везли в Сакалибу железо, оружие, ткани, благовония, пряности, предметы роскоши, а с севера — золото, медь, драгоценные камни, моржовый клык, мамонтовую кость, меха соболей, горностаев, чернобурых лис, песцов, бурых и белых медведей. Неистощимы были сокровища загадочной Сакалибы. И Таргитай мог бы неслыханно разбогатеть и, в конце концов, сам создать небольшое разбойничье ханство на Северном Пути и, сидя на мешках с золотом, брать дань с купцов, поплевывая на недовольство Вэсака и других гирканских владык.

Но, на счастье Вэсака и злополучных негоциантов, в одну прекрасную ночь Таргитаю, которого в то время уже почтительно называли Беркутом Северного Пути, приснился странный сон, после чего Таргитай распрощался со своими разбойничками, оседлал коня и ускакал на север в сторону Сакалибы. Только вот не стало после его отъезда удачи на Северном пути. Атаманство захватил некий ушлый бродяга Ольгерд, да только недолго правил он вольной братией. Вскоре кангхские войска вовсе выловили всех негодяев, мешавших торговать достопочтенным купцам. Говорят, один лишь Ольгерд и смог ускользнуть от вэсаковых ищеек. По слухам, он нашел приют на Запорожке, у козаков, а затем и вовсе подался далеко на юго-запад, в богатый Туран.

...Обо всем этом, конечно же, не мог знать Таргитай, спавший, завернувшись в волчью шкуру, у подножия каменного изваяния. А если бы и знал, то навряд ли стал сокрушаться о судьбе своих бывших сотоварищей. Он крепко спал, и сон его оберегала миниатюрная, изящная статуэтка из слоновой кости, изображавшая Учителя Тан У и поражавшая воображение своим удивительным сходством с оригиналом. С этой статуэткой Таргитай не разлучался, с тех пор как схоронил Учителя, и всегда ставил ее у себя в изголовье. Он верил, что дух Тан У оберегает его сон. А иногда и навещает его.