Наталья Белкина - Гиперборея Страница 16

— Мышкой говоришь? Как же он не заметил этакого гигантского грызуна?

— Так темно же…

Мне захотелось также спросить, кто это меня переодевал, но я передумала. В конце концов, это было не столь и важно, хотя и очень не приятно: знать, что находилась в бессознательном состоянии и не помнить, как тебя раздели. Хорошо хоть одели потом… Важнее было другое: Прон затеял какую-то нечестную игру, раз выдворил мою собаку и меня запер. Но он забыл про моего ручного гнома. Ну, что ж… Молодец, Бес. Только вслух я этого не произнесла, а задала вопрос:

— Что же делать?

— Как что? Бежать отсюда!

— Я в этом не побегу! Я босая, да и вообще! Посмотри, на кого я похожа!

— Очень милый пеньюар, — осклабился Бес.

— Не знаешь, где моя одежда?

— Нет.

— Мне нужна одежда. Любая! Только без кружева. Можешь добыть?

— Не знаю.

— Постарайся. Я сейчас открою тебе дверь.

Я раздвинула занавески на двери, чтоб они не загорелись, и сосредоточила свое внимание на дверной ручке, где располагался запор. Шум мне сейчас был бы ни к чему. Возможно, получится выбить замок. Я почувствовала, как сила пробежала по руке и вышла из кисти, но в ту же секунду, я взвилась в воздух, рухнула на кровать, перелетела через нее и упала на пол, стащив за собой все перины. Выглянув вскоре из-под них, я поняла, что дверь осталась на месте, а замок не вредим.

— Ты что-нибудь понимаешь, Бес?

— Да, — ответил он. — Это ударная волна.

— Какая еще ударная волна?! Моя сила здесь обращается против меня же самой. А это значит, что ее как будто и нет. Бесполезна!

— Может это дверь заколдовали?

— Бес! У меня сила наместника. Ей никакие заколдованные двери нипочем.

— Видно это все же не так. Силовое поле на границе, движущиеся ворота, сила наместника, которая обращается против его же самого: мы в Гиперборее, госпожа. Здесь не все поддается пониманию.

— Мне кажется, или ты стал говорить разумные вещи?

— Вам кажется.

— Бес, у тебя что травка закончилась?

— Да.

Что бы хоть как-то отвлечься я начала укладывать перины на место. Но вдруг. На самом нижнем матрасе я заметила какую-то вещицу. Нет, это была, конечно, не горошина. Засушенный цветок. Зачем?

— Бес, взгляни-ка. Что это может значить, не знаешь? Нет? Я так и думала. Опять какая-то чертовщина. Хотя смешно… Оставить его на месте что ли?

Я решила положить его назад. В конце концов, чем мне мог навредить какой-то засохший цветок. Возможно, он вообще попал сюда случайно. Или это средство от моли. Хотя какая тут моль? В общем, паниковать я не стала. Хотя повод для паники у меня был. Я-то самонадеянно полагала, что неуязвима, благодаря своей силе, но как оказалось без силы — я ничто. А без Трои и без Шабура? Может мне таким образом пытались напомнить, кто я на самом деле? Маленький человечек. В голове всплыли те слова, что я услышала от Прона последними. А ведь он еще что-то сказал о Гавре. Или это уже было во сне?

Закончив укладывать перину, я подошла к окну. Оно выходило на внутренний двор, посреди которого располагался круглый бассейн и фонтанчиком. На краю бассейна восседал он, диктатор, собственной персоной, и задумчиво созерцал воду. По периметру дворика стояли мраморные вазы с роскошными цветами, похожими на искусственные. Один такой цветок он держал в руке, видимо только что сорвал. Да мы может быть еще и сентиментальные романтики? Постучать? Позвать? Потребовать объяснений? Нет уж! Хватит позора. Сам придет. Иначе, зачем весь этот маскарад. И сидит тут пред моими окнами с цветком. Для чего?

Я отошла от окна, побродила по комнате, и снова приблизилась к стеклу. Дворик был уже пустым. Прон ушел. На мраморном полу возле бассейна валялся смятый цветок.

— Что же происходит?

Раздался стук в дверь. Я дернулась.

— Войдите!

За дверью воцарилась тишина. Я посмотрела на Беса, он пожал плечами.

— Войдите же.

— Кажется шаги. Удаляются, — шепнул мой ручной гном.

— В прятки что ли играете со мной?! — задала я вопрос настолько громко, чтоб меня услышали там за дверью.

Я подбежала к выходу. Меня вдруг посетила мысль, что возможно кто-то просто отпер замок и ушел. Дернула ручку. Скверно.

— Есть хочется, — задумчиво произнес Бес.

— Подумай лучше о том, мой дорогой друг, что мы с тобой, скорее всего, в плену. И что стало с Троей и Шабуром, если их обоих выдворили из столицы? Если только еще… Шабур ведь не бессмертен.

— Неужели диктатор способен на это? — спросил Бес, по тону которого было ясно, что вопрос еды занимает его гораздо больше. Я это почувствовала и потому произнесла с насмешливым сожалением:

— Увы, но придется тебе потерпеть. К тому же нас с тобой, как арестантов, слишком жирно кормить не станут.

После этих слов божок совсем приуныл. Да и я, признаться, почувствовала легкий голод. А может быть и не легкий. И голова болела. Я уже привыкла не замечать те знаки, которые посылает мне мой бессмертный, но все-таки человеческий организм. Я могла бы достаточно долго прожить без воды и пищи, при низкой или очень высокой температуре, без кислорода или с переломанными костями до того, как впасть в полный анабиоз. Только вот абсолютно никакой охоты испытывать эти мои способности я не имела.

— Снова шаги, госпожа, — прислушался Бес.

— Сама слышу. Замри.

Шаги, легкие, но решительные, приблизились и остановились возле двери. Мы услышали резкий звон, видимо, связки ключей, и переглянулись. Я соскочила с кучи перин, где восседала до этого, быстренько стащила с головы чепец и зашвырнула его за кровать. Бес скрылся за пологом.

Дверь приоткрылась, и сначала, я не увидела того, кто скрывался за бархатом штор. Но вот откинулось полотно и мне пришлось сделать невероятное усилие, чтоб не издать непристойный возглас удивления. Василиса!

Это несомненно была она. Я могла бы еще усомниться, глядя на ее внешность, решив, что эта женщина просто ошеломительно похожа на моего давнего и заклятого врага, которого я считала поверженным, но этот взгляд! Так презрительно и насмешливо могла смотреть на меня только она, так же как тогда, когда я впервые увидела ее, будучи юной, глупой и сентиментальной девчушкой.

— Ну, здравствуй, Беатриче, — произнесла она ту же самую фразу, что только что прозвучала в моей голове.

Я помнила ее презрительную иронию. Только что она теперь стоила? Прошло тринадцать лет. Она стареет, как и положено простой смертной. Я же — наместница, молодая и цветущая. Это мне в пору презирать и насмехаться. Но я этого делать не собиралась. И не хотела. Зато в голове моей кое-что начало проясняться.