Дмитрий Дудко (Баринов) - Ардагаст и его враги Страница 16

   Слава Черных Медведей, сильно раздутая молвой, доходила и до западных галиндов. Тройден и его воины в восхищении глядели на великих воителей и могучую чародейку. А Шумила продолжал:

  -- Мы ищем на западе великих воинов, что не устрашатся ни Ардагаста, ни его волхвов, которые хотят искоренить древние обычаи. Мазовецкие паны уже идут с нами. Уступит ли им в отваге ваше племя?

   Галинды зашумели, заспорили. Храбрость всем хотелось выказать. Но помириться с мазовшанами, трусами, что не строят городков и прячутся по лесам, пока горят их села? Помириться, когда за последний набег еще не отплачено? И тут среди воинов появился человек с худым суровым лицом и редкими белесыми волосами, в черном плаще, застегнутом на три петли, с трезубцем в руке. Появился как всегда незаметно, словно был незримым духом и вдруг обрел тело. Все разом стихли. То был жрец Нергес. Не простой жрец, а сигонот, знаток и блюститель отеческих законов и обычаев. Как и все сигоноты, он почитал бога воды Потримпса и подземного бога Поклуса, жил отшельником в чаще у священного озера и не имел семьи. Обведя воинов тяжелым, пристальным взглядом, он заговорил сурово, почти презрительно:

  -- Кто тут спорит и о чем? Вы любите, напившись пива и меда, слушать песни о людях-медведях, могучих и безжалостных воинах? Так вот они наяву зовут вас на подвиг! Великий подвиг: одолеть царя росов с его Огненной Чашей. Пламя ее обращает в пепел все - воинов, городки, святыни, обычаи. Сводите счета с мазовшанами? Скоро не будет ни вас, ни их! Будут рабы степняков - без чести, без своей веры и законов. С Ардагастом сейчас только его отборная дружина, но даже в ней таких рабов больше, чем настоящих сарматов. Хотите лакать кумыс, говорить по-сарматски и по-венедски? Идите сейчас в бой - пусть лучшие воины леса истребят друг друга! Это ведь легче, чем одолеть орду.

  -- Вот орда и придет мстить за двух царей. Да и на праведное ли дело ты нас зовешь? - с сомнением произнес пожилой пеший копейщик. - У Ардагаста чаша Солнца, а боги ее в злые руки не дадут. Вдруг покарает нас светлый Свайкстикс засухой?

  -- Это речь мужика-свинопаса, а не воина, - презрительно бросил сигонот и взглянул на Тройдена. Тот, сверкнув глазами, решительно произнес:

  -- А вот речь князя: пусть все пешцы идут по домам. Не вам догнать степняков и победить их. Со мной пойдет только конная дружина. Этот подвиг - для нее. И пусть приходит орда - без своих царей и лучших воинов. Кости ее останутся в наших лесах.

   Нергес одобрительно кивнул и сказал:

  -- А на силу Солнца есть силы Воды и Тьмы. Я, жрец Потримпса и Поклуса, их силами погашу Огненную Чашу!

  -- А если твоих мужских чар не хватит, я добавлю своих, женских, - улыбнулась Лаума. - Моя богиня и Перкунаса, и Поклуса по одному одолела и связала.

   Богиня, имя которой носила колдунья, у венедов звалась Ягой. Пешцы довольно засмеялись: мол, где баба есть, там черт не нужен. Кое-кто вспомнил, что победительницу двух богов скрутил-таки кузнец, живший с ними в избушке. Но при виде соблазнительной, пышущей здоровьем ведьмы не хотелось и думать о поражении. Известно: войны и подвиги больше всего любят князья с дружинниками. Ну и пошлите им, боги, славу и победу. И хвала вам за то, что поселяне могут идти домой, к женам, невестам и любовницам. А праведен ли княжеский поход, пусть судят мудрые жрецы.

   Пешие ратники, довольные и веселые, стали расходиться. А навстречу дружине галиндов уже спешили паны. Прибыхвал бесцеремонно хлопал Тройдена по плечу, сыпал шутками, угощал вином из бурдюка. Словно сам не жег недавно городки галиндов, не уводил в неволю их жен и детей. Впрочем, и сам Тройден, охваченный мыслями о будущем подвиге, не склонен был припоминать соседу недобрые, но обычные для воинов дела. Два жреца и ведьма переглядывались, довольные собой. Все шло так, как решили они, мудрые и великие.

   Звериными тропами шла дружина росов за серыми проводниками-оборотнями. Чаща была безлюдна, но полна жизни. Щебетали птицы, ревели туры, пробирались сквозь заросли великаны-лоси и могучие зубры, разбегались, почуяв волков, олени и косули. Чем ближе к вечеру, тем чаще из-за деревьев доносились смех, пение. Целыми стайками мелькали в зарослях зеленоволосые красавицы, в одних сорочках, а то и вовсе нагие. Качались на сплетенных ветвях, водили на полянах хороводы. Завидев людей, тут же прятались среди листвы и оттуда смеялись, дразнились, звали к себе. Последнюю неделю озорницы-русалки веселились в лесах перед тем, как вернуться в реки и озера. И люди, как могли, привечали их. Особенно старались амазонки. Оставляли на ветвях полотно, нитки, гребни. Заслышав русалочий хор, тут же подхватывали песню: у кого звонче и стройнее выйдет? Привольно и радостно звенели гусли Пересвета, и сами русалки просили: "Сыграй, гусляр!" Волколаки катали на себе знакомых русалок.

   Поздно вечером вышли к берегу Нарева. За рекой горели костры, слышалось пение. Там ятвяги справляли тянувшийся целый месяц, до самой Купальской ночи, праздник Лады. Праздновали и на этом берегу, в большом венедском селе Ломжа. Веселившиеся у костра мазовшане замолкли было, увидев хорошо вооруженных всадников. Но вышли вперед двенадцать русальцев, и Вышата возгласил:

  -- Не бойтесь, люди добрые! Не воевать мы пришли - русалок проводить. Не в омут, не в озеро - в рожь да в лен. Пусть поработают озорницы, вырастят хлеба погуще.

   Он взмахнул жезлом, и заскакали, завертелись, понеслись вихрем русальцы. Между ними отплясывала, щелкая деревянной пастью, "лошадь", которую изображали вдвоем дрегович Всеслав и друг его, кушан Хоршед. А тащил ее за повод кто-то в женской рубахе и поневе, с головой, целиком скрытой под усатой глиняной маской. На спине "лошади" всячески вертелась прикрытая лишь зеленой листвой Меланиппа. А росы шли, растянувшись по лесу цепочкой, шумя, свистя и щелкая плетьми. Впереди с воем и лаем бежали волколаки - нуры и ятвяги. Со смехом и визгом убегали от них лесные красавицы, норовя спрятаться. И мелькал среди деревьев стройный белый конь с зеленой гривой.

   Вместе со всеми шел и Каллиник. В лесу было темно, но факелов не жгли: даже сарматы старались показать себя настоящими лесовиками. Не заблудиться помогал звучавший рядом голос Виряны. Вдруг шею царевича сзади обвили холодные руки, а над ухом раздался тихий призывный голос:

  -- Пусть они идут, а мы с тобой позабавимся. Хорошо?

   Почему-то эти холодные руки не вызывали дрожи, наоборот, были приятны. Каллиник готов был уже обернуться, сжать в объятиях прижавшееся к его спине молодое женское тело. Но тут свистнула плеть, и раздался голос эрзянки: