Светлана Зорина - Наследница Ингамарны Страница 16

Тинг, как она назвала своего четвероногого друга, приполз в дворцовый сад, истекая кровью. Он был ещё почти детёныш и, по-видимому, рискнул напасть на слишком крупную добычу. Скорее всего, на занга, который и поддел его рогами. Гинта нашла зверька под кустами тиги, принесла в свои покои, сама залечила рану и кормила его, пока он не поправился достаточно, чтобы вернуться в лес. Он был очень красив — серебристо-серый, с белыми кисточками на ушах и белым кончиком длинного, пушистого хвоста. Из-за расцветки Гинта и назвала его Тингом. В переводе с древнего языка это означало «серебряный» (от тин "серебро"). Мангал прожил в замке дней десять, не подпуская к себе никого, кроме Гинты. Однажды утром он исчез.

— Он не вернётся, — сказал дед. — Не грусти. Ты же знаешь, мангала невозможно приручить. Хорошо уже то, что он принял твою помощь. Лесные духи будут благосклонны к тебе.

— А я к нему уже привыкла, — вздохнула Гинта. — Если бы он знал, как я по нему скучаю, он бы обязательно ко мне пришёл. Хотя бы ненадолго.

На следующий день мангал вернулся. Проснувшись, Гинта увидела его на подоконнике. Зверёк сидел и внимательно смотрел на неё своими огромными синими глазищами. Наверное, от его взгляда она и проснулась.

— А вы с ним похожи, — пошутил однажды мангарт Хамид. — И глаза у вас похожи, и вообще… Вы оба непонятно кто.

— Как это "непонятно кто"? — удивилась Гинта. — Он вообще-то зверь, а я человек.

— Он необычный зверь, — задумчиво сказал Хамид. — Да и зверь ли?

— Ну уж я-то человек, — засмеялась Гинта. — В этом вряд ли кто-нибудь сомневается.

— Если бы ты не выросла у меня на глазах, я бы решил, что ты богиня, — признался юноша. — Одна из настоящих гинт. Мангалы ещё никогда не привязывались к людям.

Тинг навещал Гинту по несколько раз в тигм. И по-прежнему никого, кроме неё, к себе не подпускал. Впрочем, юный мангал вёл себя в гостях вполне благопристойно. Он не тронул в саду ни одной птицы и вообще не охотился возле замка, хотя любопытные занги появлялись здесь часто и даже пили из дворцовых фонтанов. Огромные сторожевые вунхи сворачивали в сторону, издали завидев бегущего по саду Тинга. Они не то чтобы боялись. Они словно повиновались какому-то безмолвному приказу. Его приказу. Он действительно умел внушать. Гинта читала по глазам Тинга все его желания и настроения. Или почти все. Иногда у неё возникало ощущение, что он понимает её даже лучше, чем она его. Может быть, мангалы действительно понимают человеческую речь и ловят мысли на расстоянии? Во всяком случае, Гинта заметила, что Тинг прибегал, когда ей было особенно тоскливо. Порой ей казалось: ещё немного — и она услышит его голос. Стоит только сломать какую-то незримую преграду. Во сне ей это иногда удавалось. Она слышала голоса. Множество голосов. Она разговаривала то с птицей, то с деревом, то с рекой. То с кем-то невидимым, затаившимся на дне маленького лесного озера, над которым качали белыми головами роскошные хаммели. Гинта раздвигала их и пыталась сквозь воду рассмотреть того, кто её звал. И видела только серебристо-голубые искры, мерцающие в таинственной глубине озера. Как будто там утонул кусочек звёздного неба. А потом одна звезда начинала расти, постепенно превращаясь в солнце. Впрочем, солнце и есть звезда. Голубовато-белая звезда, далеко не самая большая и яркая во вселенной.

— Наше солнце не центр всей Энны, — говорил старый Аххан. — Оно лишь центр нашего маленького мира. А таких миров миллионы.

По вечерам Гинта любила приходить к деду, и они подолгу беседовали в его покоях с огромным диуриновым камином, узоры на котором менялись почти каждый тигм. Именно здесь дед научил её зажигать диурин и даже показал, как перераспределять нигму между кристаллами этого чудесного камня. Были вечера, когда дед и внучка разговаривали только на танумане. Гинта начала изучать тайный язык позже других ольмов — ведь Аххан взял её в ученицы через пять тигмов после того, как набрал самую младшую группу, и Гинте следовало поскорее их догнать. Поэтому её обучение началось в комнате с камином.

Особенно хорошо запомнился первый урок. Гинта сидела на пушистом ковре, глядя на диуриновые узоры и цветы, загадочно мерцающие в полумраке комнаты, и слушала деда.

— Тануман — язык, которому когда-то боги научили первых людей. Многие его слова и корни есть в современном сантарийском и валлонском, но сам древний язык знают лишь избранные. Те, кто способен понимать не только значения слов, но и смысл звуков. Знающий тануман понимает и людей, и зверей. И даже богов, если тем угодно с ним пообщаться. Ведь по сути существует один язык, на котором говорят все, но по-разному. Каждый владеет им настолько, насколько ему позволяют его разум и особенности его телесного строения. Боги дали язык всем — людям, животным и даже растениям. Человек — самое сложное из созданий богов. У него самый развитый нум, да и гортань устроена более тонко и совершенно, чем у зверей, поэтому речь человека членораздельна. К тому же люди сами способны создавать. Они построили дома, сделали оружие, посуду, научились ваянию и живописи. Зажив самостоятельно, они создали свой язык — разумеется, на основе того, что им дали боги. Люди придумали много новых слов, но забыли первоначальный смысл древних корней, не говоря уже о значении звуков. Поэтому сейчас далеко не все понимают животных. И даже речь чужеземцев. Ведь не все же сразу поняли валлонов.

Дед сделал паузу. В комнате сгущались вечерние сумерки, и диуриновые узоры на камине, повинуясь воле нумада, вспыхнули и засветились ярче, бросая разноцветные блики на светлый ковёр и увешанные белламами1 стены. На двух больших белламах, которые украшали стену напротив камина, были изображены в полный рост минаттан Ранх и его жена Синтиола. Оба в роскошных праздничных одеяниях, преисполненные величия, юные и прекрасные, как боги. В полумраке они казались живыми. Вот-вот сойдут с полотен и заговорят. Отец бы, наверное, взял Гинту на руки и посадил к себе на колени. Мина часто сидит на коленях у своего отца. Она и не подозревает, как ей иногда завидует её подруга аттана, наследница Ингамарны и будущая хозяйка Радужного замка… А мать бы по вечерам пела ей песни. У неё, наверное, был самый красивый и нежный голос. Говорят, она была самой красивой женщиной Ингамарны. Гинта никогда такой не будет. Девочка вздохнула. Ну и ладно, что тут поделаешь… Зато она уже учится таннуму. Её анх опережает возраст. Может быть, когда-нибудь она станет самой мудрой женщиной Ингамарны.

В стенной нише между белламами стоял нафт — фигура из дерева лунд в три локтя высотой. Гинту всегда немного пугало загадочное узкое лицо с огромными, слегка раскосыми глазами. Радужные оболочки были сделаны из редкого тёмно-синего диурина и в полутьме казались совершенно чёрными. Временами они чуть-чуть светились, хотя их никто не зажигал. Дед говорил: это значит, что рядом кто-нибудь из предков. Чья-то нафф, летающая над землёй в промежутке между воплощениями. Гинта побаивалась нафтов, хоть и скрывала это — неприлично бояться своих родичей, которые даже после смерти охраняют тебя и твой дом. А ей и подавно не пристало пугаться таких вещей. Она ученица нумада. Таннум — знание для избранных, для тех, кто не боится переступать грань между мирами. Это очень зыбкая грань, и люди иногда нечаянно переступают её. Нумад делает это осознанно. И только тогда, когда надо. А иногда это просто необходимо. Даже если страшно. Даже если ты знаешь, что можешь не вернуться.