Андрэ Нортон - Дракон в серебряной чешуе Страница 16

Но меня это вовсе не привлекало, напротив, ибо все пороки, присущие женщине — злоба, подозрительность, зависть — тоже воплотились в ней в чистом виде и притом возведенные в абсолют. Уверена, что до нее только сейчас дошло, что я не та, кем выгляжу, и это вызвало в ней подлинный взрыв злобы. Но я успела подготовиться и тут же подняла жезл с кубком. Пряди ее волос яростно клубились и тянулись ко мне, словно каждая прядь стремилась вцепиться в меня мертвой хваткой.

Потом она расхохоталась. Так могла бы смеяться королева, если бы с ней посмела соперничать последняя судомойка. Она упивалась своей силой.

Отбросив назад волосы, сияющие подобно расплавленному серебру, она принялась заплетать их в шнурки. Я не стала ждать, пока она закончит. Эти чары были мне известны. Они относились к разряду любовных и в изначальном виде считались сравнительно безвредными. Но оборотной стороной любви является ненависть, и такие чары, обратившись своей противоположностью, способны убить.

И я начала заклинать — не вслух, а мысленно. Я неотрывно смотрела на женщину, и так же неотрывно мое заклинание следовало за каждым движением серебряных пальцев, незримо сплетая такую же сеть.

Ее колдовство, разумеется, значительно превосходило силой знакомые мне любовные чары, что неудивительно, принимая в расчет ее природу, однако это были знакомые чары, а это обстоятельство отчасти перевешивало весы в мою пользу. Я думала встретиться с высшими знаниями, магией посвященных, а видела ремесло, которым владеет любая Мудрая Женщина. Правда, это лишь начало, и дальнейший поединок будет трудным и сложным. Изготовив петлю, она не швырнула ее, а стала перебрасывать из руки в руку, не сводя с меня своих черных глаз. Ее оружие — эманация женского начала, призыв плоти — заметно ослабело. И не только это: ее тело уже не было образцом совершенства — руки и ноги вытянулись и утончились, груди одрябли, лицо обратилось в обтянутый кожей череп. Не изменились лишь волосы.

Ее губы исказила презрительная усмешка, когда она впервые заговорила со мной. Не знаю, был ли это голос или мыслеречь.

— Взгляни на меня, ведьма, и взгляни на себя. Что в тебе может привлечь?

Если она хочет принизить мое самолюбие… Неужто она так плохо понимает женщин, что собирается купить даже временный перевес такой ничтожной ценой?

— Разве найдется мужчина, который пойдет за тобой?

Внезапно она перестала издеваться. Подняв голову, отвела от меня взгляд, руки ее замерли, петля из волос обвисла. Казалось, она к чему-то прислушивается, хотя я не слышала ничего. Затем она снова переменилась. Ее тело вновь налилось красотой — предел желаний для плотских утех любого мужчины. И она снова рассмеялась.

— Я недооценила тебя, ведьма. Видно, такой мужчина все же нашелся. Очень жаль. Что ж, с этим ничтожеством тоже можно поиграть. Так посмотри, ведьма, каково могущество… — она встряхнула головой. Отлично — она настолько увлеклась, что чуть было не выдала мне своего подлинного имени. Сделай она это — ей конец. Слишком долго она не сталкивалась с противоборством и потому забыла об осторожности, из чего следует, что я обязана постоянно быть настороже, используя любой ее возможный промах.

— Оборотись же и смотри, ведьма! Посмотри, кто пришел на мой зов, как приходили все те глупцы!

Но я не должна отворачиваться, чтобы не рассеивать внимания. Если Джервон пришел, пусть сам за все и отвечает. Я не могу позволить себе отвлечься от магического поединка. Я скорее услышала, чем увидела движение поблизости, затем в поле моего зрения оказалась рука Джервона, рука с обнаженным мечом, направленным на серебряную женщину. Та запела нежно и обманчиво, простерла к нему руки, и я, женщина, различала в ней все соблазны нашего пола, все обольщения плотских наслаждений, сводящих мужчину с ума. Джервон двинулся к ней. Я не могла его винить, ибо подобное колдовство не способен одолеть даже амулет на его груди. Слишком властные, слишком утонченные чары. И в ответ на них во мне полыхнула злость, точно серебряная женщина покушалась на все, что оставалось мне дорого. Но я была не просто женщиной, я была Мудрой, и все мои порывы усмирились разумом. Из уст ее лился поток певучих и сладких звуков, обращенных к Джервону. Меч в его руке качнулся, острие его уперлось в землю. Другой рукой он ухватился за амулет и рванул его, словно пытаясь разорвать цепочку и отшвырнуть амулет. Однако я ощутила и нечто иное.

Как ни могущественны были чары серебряной женщины, он им сопротивлялся, но не от страха, как бывает с людьми, рвущимися бежать от смертельного искушения. Он боролся, ибо в глубине души сознавал, что в действительности не хотел этой женщины.

Не знаю, как я сумела это понять — может быть, потому, что это понимала она, протягивая к нему руки — воплощение женской страсти, обращенной к единственному желанному мужчине. Его рука по-прежнему сжимала амулет, но теперь он уже не пытался сорвать его, а держался за него, словно за спасительный якорь.

И тогда произошло то, чего я ждала, — петля из волос взметнулась в воздух, но устремилась не ко мне, а к Джервону, точно его упрямое неподчинение вывело серебряную женщину из равновесия. Я, изготовившись, перехватила петлю жезлом, вокруг которого она тотчас обвилась, но тут же расправила кольца, чтобы переползти на мою руку. Как только кольца ослабли, я взмахнула жезлом, и петля полетела к той, что ее метнула. Упав у подножья каменной плиты, на которой стояла женщина, она по-змеиному вытянулась и вновь поползла в нашу сторону, а серебряная женщина уж© сплетала новую петлю и довольно споро.

Джервон стоял с опущенным мечом в одной руке и крепко вцепившись в амулет другой. Я знала, что по-иному он защититься не может. Отразить нападение могла только я, однако теперь я оказалась в значительно худшей ситуации, чем прежде. Если я не буду защищать заодно и Джервона, он погибнет. Но должна ли я это делать? Я никак не могла решить и была зла на себя. А выбора у меня нет. Я обязана оставить Джервона и сосредоточить все силы на поединке.

Серебряная женщина сплела вторую петлю, но не бросила а уронила ее, и петля поползла к нам вслед за первой. Улыбка снова заиграла на лице женщины, и она принялась плести третью петлю.

Подобная тактика могла победить, однако пусть она не слишком тешится этой мыслью. Сунув кубок за пояс, я выхватила меч из ножен.

Его лезвие не отразило света и было темно, как ночь без луны. Раньше с ним ничего подобного не случалось — он всегда казался простым мечом.

Я положила его перед собой, острием в сторону петли. Действовала я по наитию, так как некоторые чары можно было победить металлом. Правда, были чары, которые могли сами легко уничтожить металл, но мой меч ковали не из обычного металла, и я доверяла своим родителям, ибо они, надо думать, знали, что делали.