Сергей Смирнов - Кто в замке король Страница 16

— Знаю я одно место… Резервная водокачка на «Водоканале». У меня там знакомый работал, запивался от безделья — его выгнали потом. Туда, в принципе, можно пробраться. Сторож там с собакой, и всё… Этот сторож там и живет. Гусей развел, а на крыше резервуара, прикинь, огородик засадил. Ну, морковка там, лучок… Мы, когда этот мой дружок ещё работал, с этих грядок закусь рвали…

— А где ты сам-то работаешь? — спросил я.

Он хитро прищурил глаз.

— Сейчас узнаешь… Недалеко уже. Почти пришли… Между прочим, я первым заметил, что творится. У нас там такие решётки, и вода… И вот недели три назад стало мёртвых кошек из системы выносить. Ну, их и раньше выносило. А тут — прямо кучами. Даже решётки забивались. Да кошки-то всё, понимаешь, полуразложившиеся… Тьфу! Ну, у нас там, в стоках-то, всё быстро разлагается. Труп брось — через месяц ни косточки не останется… Брожение в системе идёт. Кислота… Ну, так вот. А после кошек вдруг крысы поплыли. Только свежие, не разложившиеся… И была одна… Ну, вроде как крысиная свиноматка. Пришлось даже дезостанцию вызвать. Но эта тварь выползла в машинный зал, заглотила одного ихнего санитара, и назад в систему уползла, гадина…

Я приостановился:

— Так где ты работаешь-то? На химическом заводе, что ли?

— Не… — он вытянул паузу, сколько мог. И сказал, наслаждаясь эффектом: — На станции перекачки того самого… добра… по-вашему если, по грамотному — отходов и стоков. А по нашему — говна… Подразделение «Водоканала». Канализация… Станция второго подъёма, понял? Да где тебе понять…

Эффектом ни он, ни я насладиться не успели. Где-то сбоку хрипло залаяли милицейские волкодавы, а впереди и сзади как из-под земли выросли фигуры в камуфляже.

— Пропуск есть? — буднично спросил молодой безусый сержант, глядевший на нас с невыразимым презрением.

Мы молчали.

— Понятненько, — сказал сержант с привычным вздохом. — Обыскать их. Давай подгоняй машину…

Когда нас вталкивали в «уазик», где уже сидело несколько человек, мой провожатый из «Водоканала» сказал:

— Ой, много же нашего брата собрали…

Повернулся к «медведю»:

— Куда сажать-то будете?

— Не беспокойся. Для тебя место найдётся, — угрюмо ответил «медведь». — Влезай давай, не разговаривай…

Ехать оказалось недалеко. За два квартала от того места, где нас задержали, находилась большая автостоянка. Но машин на ней не было, периметр охранялся часовыми с собаками, мирная будочка для охраны, приподнятая над воротами, стала чем-то вроде сторожевой вышки с автоматчиками внутри, а у ворот стояли военные.

Территория автостоянки была заполнена людьми. Нас втолкнули внутрь, бегло обыскав при входе.

— Во! — сказал мой новый приятель. — Это теперь Бухенвальд такой, значит. Фильтрационный лагерь…

На широком пространстве автостоянки там и тут из чего попало были воздвигнуты шалаши. Люди сидели и бродили кучками и в одиночку. Отдельный угол автостоянки заняли бомжи. К ним мало кто подходил. В другом углу слышалась цыганская речь, похожая на перебранку. Там точно был с десяток цыган: шесть-семь дам разных возрастов, некоторые с малыми детьми, старик, парень и пацанёнок. Цыганки, увидев проходящего за забором-решеткой охранника, упирали руки в боки и начинали вопить:

— Родной, сбегай в магазин — дети кушать хотят. Деньги дадим. Сбегай, а?

Охранник молча проходил мимо.

— Денег не хочешь? Ну, у нас и золото есть. А? А может, ханки тебе? И это организуем!

Овчарка скалила зубы, охранник молча удалялся. Ему в спину летело:

— Какой же ты мужик, а? Детей да баб сторожить? За что тебя кормят, а?.. — и чем дальше, тем крепче.

Мы присели поближе к забору, в более-менее пустом секторе.

Когда за забором появился охранник, приятель крикнул:

— Долго нас здесь держать-то будут?

Охранник остановился, и неожиданно ответил миролюбивым тоном:

— Да кто его знает…

— А кормить будут?

— Ну, совсем голодными не оставят, наверное…

Он прошел мимо.

— В принципе, — понизив голос, сказал приятель. — Когда стемнеет, отсюда запросто можно будет слинять. Забор-то — метра два всего. А дальше, гляди, вон там, — дома, частный сектор… Раз плюнуть затеряться.

Дождь начался с новой силой. Сидеть под дождём на обломке железобетонного столба становилось невмоготу. Мы пошли вдоль забора. Нашли несколько старых автомобильных покрышек, насобирали старых пакетов, ломаных картонок — сделали из всего этого что-то вроде укрытия.

Огня разжигать нам не позволяли. Хотя против курения никто особо не возражал. И мы покуривали, скорчившись под хлипким навесом, постелив под себя собственную одежду.

Громыхнули ворота: на территорию впустили новую партию задержанных. Партия была шумная: несколько девиц-подростков крыли военных таким отчаянным матом, что солдаты только отворачивались.

Один из них, наконец, рявкнул:

— Заткнись! Еще слово — в изолятор отправлю.

— Отправляй! Там, по крайней мере, сухо! И хавку дают!

К нашему шалашу приблизился какой-то человек из вновь прибывших. Постоял, потом наклонился:

— К вам можно?

— Ох-хо-хо, — вздохнул приятель. — Терем-теремок, он не низок, не высок… Ладно, заходи, третьим будешь… Курево хоть у тебя есть?

— Есть! — обрадовался новенький.

— Ну, лезь сюда… Потеснимся как-нибудь.

Потесниться пришлось так основательно, что некуда стало девать руки и ноги. Незнакомец стучал зубами от холода, но вскоре согрелся:

— Что творят, что творят, — качал он стриженой под ноль головой. — Ведь уже не знают, куда людей пихать. Все кутузки переполнены. Вон те, — он кивнул на девиц, — в сизо просятся. В следственный изолятор, значит. А там даже стоять негде! Ссут, извиняюсь, стоя, под себя!

— А ты откуда знаешь? — приятель покосился на его причёску, очки, пиджак.

— Да друган у меня в милиции. Он меня сюда пока вёз — по дороге рассказывал.

— Хорош друган! — хохотнул приятель.

У ворот между тем продолжалась перепалка. Сержант пригрозил девицам прогнать их сквозь строй, если не заткнутся. На что тут же получил изысканный букет:

— Что, дрочить надоело? Онанист сраный! Таким как ты мы только за баксы даём!.. А у тебя откуда баксы, ёрш опомоенный!..

К вечеру автостоянка заполнилась так основательно, что стала похожа на базар. Дождь утих, и народ, действительно, начал чем-то обмениваться, чем-то торговать. У цыганского табора стихийно возникли и потянулись по всей стоянке торговые ряды. Самым ценным товаром была жратва. За неё отдавали всё: одежду и обувь, часы, недорогие украшения, не говоря уж о деньгах. Между прочим, появилось и спиртное. Жиденьким потоком и за бешеные деньги. По-моему, шло оно все от тех же цыган — может быть, им удалось-таки сторговаться с кем-нибудь из охраны.