Горное селение (СИ) - Логинов Святослав Владимирович Страница 17

«Бревно, бревно…» — а может, это не кровь стучит в висках, а бьют молоты во всех усадьбах и в столице барониссимуса Вальдхальма. Прокалённые кузнецы с мрачным огнём в глазах мастерят воинство стальных големов. Старатели бьют шурфы в поисках хрусталя и раух-топазов. Эти камни пойдут не на украшения столичных модниц, а в глазницы железных уродов.

Вся страна поднялась, чтобы сокрушить селение, которое никак и никому не мешало.

Даже сломанные рёбра болели не так сильно. Арчен не выдержал, застонал сквозь зубы.

Чья-то рука осторожно коснулась плеча.

Арчен поднял голову. Рядом сидел на корточках Кудря.

— Не расстраивайся. Что ещё можно было ждать от наших сельчан…

— Люди они или нет? — простонал Арчен.

— Я много об этом думал, — произнёс Кудря так, что становилось понятно, что он и впрямь размышлял над этим простым вопросом, напрягая все силы человеческие и волшебные. — Так вот, люди это те, кто живёт в долине. Они могут быть добрыми и злыми, бедными и богатыми, щедрыми и жадными, печальными и весёлыми. Короче говоря — любыми. Но у них есть одно непременное свойство: они не могут обходиться друг без друга. Самый знатный барониссимус должен иметь слуг, которые принесут ему поесть, и рабочих, которые построят для него дворец. Каждый, из живущих внизу, что-то умеет, но никто не может всего нужного для жизни. Один выращивает арбузы, другой разводит коз, а это очень разные дела. Третий куёт страшных железных големов, и, наверное, эти уроды тоже зачем-то нужны, раз пастух и земледелец кормят не только кузнеца, который куёт лопату и нож, но и механика, который собирает голема.

— Ты-то откуда всё это знаешь? — не выдержал Арчен.

— Видишь ли, я умею слушать. Меня считают тупоумным, потому что я редко высказываюсь по незначащим вопросам, но я слышу, о чём говорят, а возможно, и думают, не только наши сельчане, но и люди живущие внизу. Я многого не понимаю и, действительно, очень медленно соображаю. Трудно понимать то, чего никогда не видел. Я не обижаюсь, когда меня дразнят тупоголовым, ведь это правда. Посмотрел бы я, как размышляли бы обидчики, если бы они слышали вполовину, сколько слышу я. Я всё время размышляю над услышанным и кое-что начинаю понимать. Я знаю, что по-мужски, а что не по человечески. Я понял, что внизу плохо и несчастливо живут люди, а тут людей нет. В селении собрались волшебники, а волшебнику никто не нужен. Еду, плохо ли, хорошо, он наколдует себе сам. Одежду получит в меру своего искусства, но тоже без чужой помощи. Если волшебник достаточно могуч, он может создать любую роскошь или налепить из грязи денег и купить что заблагорассудится в магической лавке. А ты знаешь, сколько сил тратят ткачихи, чтобы создать отрез пёрл-шифона?

— Его тоже делают руками?

— Всё, что изготавливают люди, они создают руками, тяжким трудом. А волшебнику всё даётся легко.

— Не всё и не так уж легко.

— Но легче, чем простым людям. Вспомни, как небрежно и без труда ты изучил кузнечное дело, на которое человек тратит всю жизнь. Из-за этой лёгкости мы перестали быть людьми. Нам ничего не надо, кроме разве что бревна. Погляди, ограда вокруг селения, там прорех больше, чем кольев. Скоро брюхогрызы начнут по ночам по селу ползать, но каждый надеется, что забор кто-то другой починит, ведь его не магией, а ручонками поправлять надо. Вот пусть другой работает, а я дома отсижусь, у меня стены крепкие. Это значит, что ничего дороже бревна в его жизни нет. Ты покусился на самое дорогое и ещё что-то хочешь.

— Что же, для них собственная шкура дешевле бревна?

— Знаешь, что наши селяне по этому поводу говорят? Мол, Арчен внизу был, всё знает, всему научился, он нас спасёт.

— Я пытался их спасать. Сам видишь, что вышло.

— Ты не пытался, а хотел, чтобы они сами себя спасали, а волшебники к такому не приучены. Лично себя можно и поспасать малость, а о родном селении пусть кто другой позаботится.

— Так ведь пропадут чохом.

— Они и так пропадут, вернее, мы все пропадём. Ты не обращал внимания, сколько в селении бездетных пар? Это же волшебники, захотят, будут у них дети, не захотят — не будут. А такие пары, чтобы у них двое детей было, на одной руке пальцев хватит пересчитать.

— Я о таком не думал, — растерянно произнёс Арчен. — Но ведь тогда селение скоро обезлюдит.

— Оно бы уже давно обезлюдело, но снизу ещё беженцы подходят, вроде как вы с мамой.

— Так что же делать? Я боюсь: месяц пройдёт, много — два, барониссимус снова пошлёт войска и на этот раз его будет не остановить.

— Что делать? Спасать, но не абы кого, а свою семью: мать, сестру, невесту. А остальные пускай пропадают, их не жалко. Спасти можно только тех, кто хочет спастись.

— Но это не по человечески!

— Вот именно. Были бы они люди, было бы ради кого стараться. А я уже месяц слушаю, о чём их заветные желания. Ничего, кроме презрения их мечты не вызывают.

Кудря вдруг сменил тему и сказал со смешком:

— Отец собрался меня сегодня проклинать.

— Как это? За что?

— За воду. Подумай, сколько воды вчера бесплатно раздали? Я так надеялся, что наши земляки, получив у всех на глазах, пусть небольшую, но награду, постесняются громить заплот, который сами же соорудили. Как же, постеснялись они! Ну, ты видел. Потому и говорю: не люди это, а всего лишь волшебники. Они даже о себе думать не умеют, только о своих сиюминутных удобствах. В их жизни ничего дороже бревна нет.

— А ты как же?

— И я вместе со всеми проклят. Папаня, как увидел, какой разгром сельчане учинили, так взбеленился и хотел меня формально проклинать. И знаешь, как я его отговорил? Сказал: «Воля ваша, проклинайте, но ведь вы уже не молоды, и маменька больна, долго не протянет. Кто же будет за вами на старости лет ухаживать?» Он таких слов, такого обращения не слыхивал, это я внизу при дворе барониссимуса подслушал. Он в ответ буркнул: «Ты же и будешь». «Нет, — говорю, — я буду в расслабе лежать, пускать слюни, вроде как Поршев Никол, и даже хуже. Никола хотя бы никто не проклинал. Придётся вам самому заботиться и о себе, и обо мне заодно». В общем, отступился папенька, хотя к роднику мне теперь не подойти, и флягу отец отнял, так что воды Луре я принести не смогу.

— Ничего, — сказал Арчен и поднялся с земли. Мы с Крин этим вечером пойдём вниз. Там неподалёку от усадьбы родник есть. Я такого не видал никогда. Вода чистая, вкусная и охраны никакой. Принесём четыре ведра воды, а случится погоня, так я отобьюсь. Големов-то в усадьбе больше нет.

— Я пойду вместе с вами, — как о чём-то решённом сказал Кудря. — Не дело девушке таскать воду вёдрами, а вдвоём нам будет легче отбиться от погони.

— Хорошо, — согласился Арчен. — Только ты знаешь, этот поход задумала Крин. Когда она была в рабстве, там, внизу, то таскала воду из этого самого родника в усадьбу двумя огромными вёдрами. Её заставляли по пятьдесят вёдер в день приносить, и ничего, справлялась. Так что свои вёдра она тебе не отдаст.

— Где же я другие возьму? Дома лучше и руку не протягивать. У вас ведь больше нет?

— У Пуханы спроси, она даст. Она тоже из нижних. Травницей была, людей лечила. А потом прослыла ведьмой, и должны были её на костёр отправить, а она сюда утекла. Но и здесь она лекарит и посуды всякой у неё полно. Изругать она изругает, но вёдра даст.

— Выходим когда?

— На закате. Точней надо у Крин спрашивать. Вон, кстати, они идут.

Мурава, Крин и Лура показались в просвете меж домов. Они тащили огромные охапки трын-травы, которая уже отцветала, но зато и вымахала едва не в рост человека.

— Зачем это им?

— Колдовать собираются. Женщинам для этого надо что-нибудь в руке держать.

— Но не целый же стог.

— Поди, да спроси.

— Спрашивать не пришлось. Лура, увидав парней, подбежала к Кудре, благо что он всё ещё сидел на корточках, и что-то зашептала ему в ухо.

— Да ну? — сказал Кудря.

— Честно-честно!

— Арчену рассказать можно?

— Ни за что! Это от него секрет.