Андрей Васильев - Замок на Вороньей горе Страница 17

Но это речь о благородных. Со всеми остальными (а конкретно — с простолюдинами) знать общается либо снисходительно, как с детьми, либо повелительно, либо вообще не общается, сбивая их лошадьми. Других вариантов нет. Хотя особо дерзких можно собаками затравить, особенно если на своих землях это сделать.

Надо заметить, что мастер Гай не просто так преподавал мне эту науку. Как он сказал, подобное в школе будет нормой поначалу, а Герхард непременно примется эту дурь из нас вышибать. Так что я обязан соответствовать, чтобы фальши не было.

— Вот как-то даже не хочется тебя учить… — Я положил руку на эфес шпаги. — Не я же твой хозяин… Скотинка ты серенькая, ты кому что-то сказать хочешь? Ты, невесть кто волосатое, — мне, барону Эрасту фон Руту, за спиной которого шестнадцать поколений родовитых предков?

— Ну да, — подтвердил, похоже, совершенно не обидевшийся на меня привратник. — Мастер, он как велел: «Если кто на учебу приедет, так это скажи до того, как человек порог пересечет». А про то, кто именно приедет — барон там или крестьянин, он не говорил. Потому я всем его слова передаю, как велено, — и тем, кто на лошадях приехал, и тем, кто пешком пришел, и благородным, и всем остальным. Всем.

По идее барон фон Рут должен был оторопеть. Стало быть, оторопею и я, послушаю, что мне поведают. Опять же интересно послушать, что такое мастер Шварц велел передать всем тем, кто ищет знаний в его доме.

— Говори, — милостиво кивнул я чудиле. — Шуте тобой.

— Стало быть, — приосанился привратник, с видимым удовольствием побренчал ключами, висящими на поясе, и, явно кому-то (понятно, кому) подражая, изрек: — Если ты пришел сюда, чтобы изменить свою судьбу и стать магом, добро пожаловать, входи. Но помни: до того, как ты увидишь меня, магистра магии Герхарда Шварца, и поговоришь со мной, ты не должен покидать мой дом. Если же эти слова не достигли твоего разума и ты решил уйти, чтобы вернуться позже, то знай: возврата под эту крышу для тебя отныне и навеки нет. Подумай, ты, тот, кто пришел сюда: надо ли тебе входить под сень Вороньего замка? Все.

Привратник почему-то смутился и зашаркал ногой по брусчатке, а потом застенчиво произнес:

— «Все» — это я от себя добавил. Но оно тут прямо нужно, согласитесь, милсдарь?

— Да, без него никак, — признал я, пытаясь переварить то, что услышал.

А ведь слова неспроста сказаны, есть в них какой-то подвох. Герхард что-то хотел донести до тех, кто к нему пришел, это начало того, что мастер Гай назвал «отсевом», он об этом меня предупреждал. Это загадка какая-то. Только вот какая у нее отгадка? Логики-то (про эту умную науку мне мастер Гай долго рассказывал) здесь нет. Помпезности — хоть отбавляй, а логики — нет.

Если не входить, то я не увижу мага, не отдам ему письмо, не попаду в ученики и скоро сдохну. Если войти, то до того, как я его увижу, не смогу покидать замок. Этот вариант мне кажется более щадящим, чем первый.

Ладно.

— Скажу тебе так, приятель… — Я улыбнулся чудику, который все еще смущенно кхекал в кулак. — Это твое «все» — оно всей предыдущей речи стоит, серьезно. Только ты не говори мае… магистру Герхарду, что я так сказал, не надо. Он еще обидится, пожалуй.

— Не скажу, — пообещал привратник и изобразил пантомиму, как он запирает рот, а потом выбрасывает ключ.

— А что, много народу после этой речи въезжало? — как бы между прочим спросил я. — И выезжало.

— Это я не могу сказать, — развел руками привратник. — Нельзя.

— Как тебя зовут, дружище? — сердечно поинтересовался я у него, окончательно убедившись, что тут дело нечисто.

— Тюба, — ощерился тот. — Такое вот имя — Тюба.

Да, имя еще то. Похоже, на небесах кто-то крепко осерчал и на привратника лично, и на его род в целом.

— «Нельзя», как и «никогда», — это очень жесткие слова, — наклонился я к Тюбе. — И их иногда можно… смягчить. Скажи, вот эта монета не заменит конкретно для меня слово «нельзя» на словосочетание «только для вас — можно»?

И я скрепя сердце дал ему серебрушку.

— Как вы красиво говорите, — сообщил мне Тюба, куснув денежку, а после убрав ее в карман. — Только больно заковыристо — я так ничего и не понял. И ничего я вам не скажу. Нельзя, понимаете? Мне после того как я студиозусам будущим слова магистра Герхарда передам, нельзя отвечать ни на какие их вопросы, кроме одного.

— Какого? — немедленно спросил у него я.

— А это вы сами угадайте, что спросить, — осклабился привратник. — Он, магистр, так и сказал: «Пусть спрашивают, но один человек может задать не более трех вопросов. Если среди вопросов будет тот, ответ на который ты знаешь, ответь тому, кто сумел уловить главное. На остальные ничего не говори, после третьего вопроса и вовсе молчи, а вопрошающий пусть думает, куда ему направиться, — туда или сюда. Но не больше трех минут. Если после этого он так и не примет решение, запирай калитку и не пускай его больше». Ну, милсдарь, спрашивать будете?

Если честно, эта беседа меня начала утомлять. И еще я понял: этот Герхард — ну очень непростой человек. Такого накрутить! Даже не при приеме на учебу, а при въезде в замок. Это надо очень не любить людей. Или очень крепко пить. Мастер-вор Гриммо Старый, который работал иногда с моим наставником Джоком, иногда уходил в запои. Так вот на вторую неделю он нам начинал истории рассказывать. Поначалу все ничего было — просто и понятно, даже интересно. Но вот к концу третьей недели, по мере того как он доходил до состояния совершенного одичания, какой-либо смысл в его байках поймать было уже сложно. А жаль — истории иногда встречались крайне интересные. Одну помню, про мага, который своего дружка решил освободить и для этого весь мир набекрень поставил, в компании таких же оторв, как и он сам. Освободил — и они потом вместе править начали то ли империей, то ли еще чем… На этом бы Гриммо и выйти из запоя, но нет. И вот он потом накрутил какой-то канители про их учеников, которым числа не было, да еще каких-то мутных людей приплел.

Вот и этот Герхард из таких же, похоже. Сам небось не знает, чего хочет.

— Ну? — поторопил меня Тюба. — Чего?

У меня было десятка два вопросов, которые можно было бы задать, но тут мне пришла в голову такая мысль: «А не надумал ли этот Герхард таким образом поглядеть, кто из прибывших башковитее, а кто — дурнее?» Сейчас я спрошу глупость какую-нибудь, а он потом и скажет:

— Вот идиот какой. Даже вопрос задать по-людски не смог.

И все. И выгонит.

Да и выбора у меня нет, в отличие от остальных. Они могут ехать, могут не ехать, а я должен войти в замок. Так что…

— Давай, освободи проезд, — приказал я Тюбе. — Не буду я ничего спрашивать.