Сломанный мир (СИ) - Анна Мори Страница 17

К слову, ножны вовсе не были пусты. Гэрэл и его спутники, вероятно, были первыми гостями, кто удостоился чести войти в императорский дворец Рюкоку с оружием. Прийти невооруженными туда, где их могли и хотели убить, было бы безумием. Сопровождавших его людей было попросту слишком много, чтобы запретить им носить мечи, поэтому была достигнута негласная договоренность их не замечать.

Гэрэл искренне надеялся, что воспользоваться оружием не придется.

— Его Величество Юкинари, Сын Неба, да проживёт он тысячу лет! — звонко выкрикнули слуги, стоявшие на входе в присутственную залу. И тут же ответили сами себе: — Гэрэл, верховный стратег царства Чхонджу, с дипломатическим визитом!

Всё это было произнесено на Высокой Речи, языке Страны Черепахи, который в других государствах тоже неплохо знали, так как именно юйгуйский издавна использовали для написания книг и для проведения самых важных церемоний.

После громких голосов слуг тишина в самой зале показалась Гэрэлу оглушительной.

Едва переступив порог, он согласно этикету сразу согнулся в поклоне:

— О достопочтенный Сын Неба… Я, благодарно приняв приглашение, прибыл в Синдзю, чтобы встретиться с вами, предложить вам руку старшей дочери императора Токхына и побеседовать о судьбе наших царств. От всего сердца благодарю вас за эту встречу.

Он тоже сказал это на юйгуйском. Всю дорогу он ломал голову, на каком языке лучше будет вести переговоры с императором, и слуги дали ему подсказку. Если бы Гэрэл заговорил на чхонджусском, это было бы очень грубо по отношению к императору и его двору. Если бы он выбрал язык Рюкоку, это, наоборот, сразу низвело бы его статус до уровня просителя; к тому же он пока говорил на этом языке очень плохо, пришлось бы прибегнуть к услугам переводчика — дополнительная помеха.

Лишь после своих слов он осмелился поднять глаза на того, ради кого он проделал такой долгий путь.

Сын Неба сидел на троне на возвышении в окружении шести колонн, которые обвивали посеребренные драконы. Драконами же был украшен и сам трон — немного однообразно, подумалось Гэрэлу, но вполне ожидаемо, все-таки символ страны. Позади трона стояли несколько мужчин весьма почтенного возраста — какие-то высокопоставленные чиновники, вероятно, советники. Их одежда сильно напоминала юйгуйскую, но цвета и фасоны одежды и головных уборов, использовавшиеся для различения чиновников разных рангов, были совсем другими. Гэрэл, впрочем, уже не помнил всех деталей юйгуйского костюма. Он больше двух лет не видел юйгуйцев, только своих соотечественников и дикарей-южан, и после них ему непривычно было видеть бледные, тщательно оберегаемые от солнца лица, ухоженные руки. И пухлые животы: жители Рюкоку — по крайней мере, те, которых он успел увидеть, — были тонкокостными и хрупкими; в молодости обладатели такой фигуры обычно бывают изящными, как птички, но от сытой ленивой жизни легко полнеют. По встреченным ими чиновникам и придворным — тем, что постарше — сразу было понятно, что состязания наездников и лучников, популярные среди приближенных Токхына, здесь не в чести.

«Стоит ли кланяться еще раз?» — думал Гэрэл. Он, конечно, был осведомлен о том, что придворный этикет в Рюкоку так же сложен, как в Стране Черепахи, и что присутствие императора требует гораздо больше одного поклона. Не то чтобы гордость много значила для него, но он все-таки приехал диктовать условия, а не просить о милости, и надо было вести себя соответственно роли. Нужно было отыскать тонкую грань между уважением и высокомерием, которая обозначила бы его позицию как позицию сильнейшего, и при этом нигде не поскользнуться, не показаться чересчур грубым. Тот факт, что Сыну Неба он не ровня и даже не аристократ, еще больше осложнял дело. Возможно, по представлениям жителей Рюкоку разница между положением, которое занимал Гэрэл, и императором — что между землёй и небом. Тут многое зависело от того, как поведёт себя сам император.

Император на троне, будто услышав его мысли, сделал неторопливый жест, который при желании можно было расценить как разрешение покончить с поклонами и приблизиться. Гэрэл тут же с облегчением распрямился.

Подойдя к трону, Гэрэл с неподобающей, возможно, прямотой уставился на сидящего напротив него императора. Лицо Юкинари было закрыто покрывалом. «Говорят, молодому императору приходится прятать лицо — он так прекрасен, что те, кто его увидел, навсегда теряют рассудок», — вспомнил Гэрэл. Интересно, сколько правды в этих слухах. Даже за многослойными шелками лазурных с серебром императорских одежд можно было заметить, что фигура юноши тонка и изящна. Волосы были заплетены в косы и уложены в сложный узел — если расплести, наверное, достанут до пояса… Плавно покачивались драгоценные подвески на украшающей причёску тиаре.

— Смиренно прошу Сына Неба простить меня, но я не имею права вести переговоры с тем, чьего лица не вижу, — сказал Гэрэл. Это, конечно, прозвучало совсем уж грубо, но отчасти это была правда: ведь у него даже не было уверенности, что перед ним сам император, а не один из его двойников. Обсуждать хоть сколько-то важные вопросы, не имея возможности видеть глаза и мимику собеседника — верный способ потерпеть неудачу. Ну и, чего уж греха таить, ему было ужасно любопытно, как выглядит этот полулегендарный Дракон Востока.

— Наши обычаи запрещают видеть лицо Сына Неба всем, кроме самых приближенных к императору особ, — принялся возражать старик-чиновник, стоявший справа от трона.

Однако Юкинари поднял узкую руку, жестом приказывая ему замолчать, и без колебаний убрал с лица покрывало.

И улыбнулся, быстро и смущенно, и благодаря улыбке жест этот не выглядел ни как признание слабости, ни как унизительное одолжение.

Гэрэлу с трудом удалось сохранить беспристрастное выражение лица. Юноша, сидевший напротив него, был, без сомнения, красив, но мало, что ли, миловидных юношей в Срединных государствах? Но эта быстрая неуверенная улыбка, так странно смотревшаяся на лице владыки страны, озарила его лицо каким-то особенным обаянием — словно январское солнце в холодный пасмурный день, мелькнувшее и тут же скрывшееся, — и на секунду Гэрэлу даже показалось, что перед ним один из тех, кого называлияогуай, нелюдями, Чужими.

Он помнил: их лица, прекрасные, удивительно чётко прорисованные — ни одной грубой линии — в то же время были какими-то зыбкими. Невозможно было точно описать это ощущение. Лица Чужих всегда быстро стирались из его памяти. Иногда от них становилось жутко — слишком странными они были; они не принадлежали этому миру. Даже лицо матери он мог вспомнить лишь приблизительно. Но помнил, как мог замереть от