Башня. Новый Ковчег-2 - Евгения Букреева Страница 17

И, произнеся слово «мама», совсем по-особенному, по-другому, не как Пашка, Борька, поймав несчастный Пашкин взгляд и мгновенно всё поняв, опять покраснел, закусил губу и замолчал. Спасла всех Анна.

— А точно! Давай пойдём к тебе!

* * *

Она действительно была особенной, Борькина мама. И дело было даже не в её простоте и естественной, природной доброте, которая сквозила во всём: в тёплой улыбке, в словах и жестах, дело было в любви — той материнской любви, которой были лишены они оба, и он, и Анна. Потому что Аннина мама умерла, а его… его мать, если и любила, то какой-то своей, иной любовью.

И потому, не случайно и Пашка, и Анна инстинктивно, ведомые природной детской потребностью пусть в чьей-то, пусть в чужой ласке и нежности, потянулись к этой женщине, а она, не столько по причине широкой своей души, сколько повинуясь древнему материнскому инстинкту (наверно, так делает самка любого животного, видя чужое брошенное дитя), приняла их и согрела.

* * *

Звук льющейся в душе воды стих.

Павел вздрогнул, с усилием прогоняя из своей головы образ невысокой и как-то очень быстро постаревшей женщины в чёрном траурном платье, смотревшей на него с горьким сочувствием, сердито поморщился и непроизвольно сжал кулаки.

— Пашка! — донёсся из глубины квартиры крик Марата. — Ты мне рубашку чистую обещал!

— А? — Павел обернулся на звук голоса и поднялся. — Погоди. Уже несу…

Глава 8

Глава 8. Кир

Несмотря на то, что работы в больнице всегда было много, а Анна Константиновна постоянно его шпыняла, работать здесь Киру нравилось. Однажды поймав себя на этой мысли, Кирилл Шорохов удивился и даже немного растерялся. В его прежней жизни словосочетание «любить свою работу» вызвало бы у Кира припадочный смех, смешанный с презрением, но так это в прежней жизни.

Вряд ли Кирилл понимал, как он изменился — в стремительном калейдоскопе дней ему некогда было остановиться и задуматься, да он и не хотел. Ветер перемен подхватил его, закружил, увлёк за собой, подарив ему незнакомое доселе чувство, название которого Кир так и не решался произнести вслух.

— Неужели остепенился пацан, повзрослел… даже не верится.

Кирилл вернулся с полдороги за ключами, которые забыл дома. Заскочил, схватил висевшую здесь же в коридоре на крючке связку, но остановился, услышав, что родители обсуждают его. Они ещё не ушли на работу, это Кирилл теперь убегал раньше всех — смена в больнице начиналась рано.

— Как подменили нам сына, Люба.

Мать негромко вздохнула.

— Ну опять завздыхала, — рассердился вдруг отец. — Да, влюбился парень. И что? Радуйся, что не в шалаву какую-то. Приличная девушка, да ещё и какая!

— Вот именно — ещё и какая. Ровню, Ваня, себе надо искать, ровню. А так… Ну вот зачем он ей, а? Зачем?

Кир неожиданно разозлился. Выскочил из дома, не желая дослушивать, что там мать скажет дальше, нарочито громко хлопнул дверью — пусть знают, что он всё слышал!

Конечно, то, что озвучила мать, так или иначе всплывало и в его голове. Оставаясь с Никой наедине, зарываясь лицом в её пахнущие цветами мягкие волосы, ощущая руками её жаркое тело и получая от неё даже больше, чем то, на что рассчитывал, его иногда всё же охватывал безотчётный страх, что всё это происходит не с ним. Что её руки, губы и голос не более, чем сон, химера, болезненный сладкий кошмар, который вот-вот разлетится на миллион острых, впивающихся в сердце осколков.

Но то, что мать сейчас произнесла вслух те слова, которые его подсознательно тревожили и не давали покоя, вывело Кира из себя.

В больницу он примчался злой и почти сразу же наткнулся на Нику. Она умело распоряжалась, направляя прибывших ребят по местам. Организаторскими способностями бог её не обделил. Она договорилась с учебным руководством и всё волонтерское движение сумела построить так, чтобы в больнице постоянно время кто-то был. Поэтому и сейчас, несмотря на будний день и ранний час требуемая группа студентов была доставлена, и Ника негромким, но чётким голосом зачитывала составленные старшей медсестрой разнарядки.

Увидев Кира, Ника радостно замахала ему рукой. Её большой рот растянулся в счастливой улыбке. Кир, всё ещё злясь то ли на слова матери, то ли на самого себя, не ответил на приветствие девушки, отвернулся и зашагал в раздевалку.

В раздевалке он быстро разделся, стянул с себя футболку, и, сердито пыхтя, принялся натягивать форменные штаны. И уже застегнув молнию на ширинке и пытаясь просунуть, чертыхаясь вполголоса, пуговицу в несоразмерно маленькую петлю, он вдруг почувствовал, как кто-то, подойдя сзади, обхватил его за талию горячими руками.

— Кирка, ты чего сегодня какой злой? — Ника, а это была она, уткнулась холодным носом в его голую спину.

— Здесь, между прочим, мужская раздевалка и сюда нельзя, — сказал он, не оборачиваясь.

— А мне можно.

Она ещё крепче прижалась к нему, и он против воли почувствовал поднимающееся откуда-то изнутри желание.

— Ника, — сдавленно прохрипел он.

— Ага.

Её руки заскользили по его животу, опустились ниже. Не в силах больше бороться с самим собой, Кир резко обернулся, притянул девушку к себе, нашёл губами её смеющийся рот и жадно впился.

— Ты хоть раздевалку изнутри закрыла? — прошептал он, на минуточку отрываясь от неё.

— Не-а, — и поймав его испуганный взгляд, заливисто расхохоталась. В серых глазах запрыгали хитрые смешинки. — Конечно, закрыла, дурачок…

* * *

Они шли по больничному коридору, держась за руки. Кир уже забыл про подслушанные утром слова матери, они не имели никакого значения, вообще никакого, ведь Ника была с ним. Ни с одной ещё девчонкой на свете ему не было так хорошо, настолько, что хотелось петь и орать что-нибудь дурацкое во всё горло.

Он обернулся и столкнулся с её счастливым взглядом. Ника и Кир сами не понимали, как так получается, что они почти всегда, не сговариваясь, поворачивали свои головы друг к другу разом, одновременно. Этот факт их необычайно забавлял, и каждый раз они громко и от души смеялись, словно не было в мире ничего смешнее, чем внезапно натолкнуться на взгляд другого — взгляд, полный восторга и нежности.

Они засмеялись и на этот раз, и Кир крепко сжал рукой её маленькую горячую ладошку.

— Хватит уже меня смешить, — сказала она, притворно выдёргивая руку.

— Я? — деланно удивился Кир. — Очень