Коготь берсерка - Сертаков Виталий Владимирович Страница 17

— Следовало бы его отпустить, — пробурчал старина Горм. — Храбрость следует уважать…

Тут пленник извернулся и ударил палачей двумя ногами. Оба жреца оказались гораздо слабее викинга. Они отлетели в снег, точно ребятишки, получившие удар конским копытом. В рядах бондов засмеялись. Сколь бы торжественна ни была минута, свеи всегда ценили красивый бой и отвагу.

— Его надо отпустить, — гнул свое скальд.

— Он же все равно умрет? — удивился Даг.

— Зато он умрет на свободе. Он умрет в бою и попадет к валькириям!

Но, конечно же, Горма никто не послушал. Поскольку норвежец, захваченный Свейном, продолжал брыкаться, его повалили навзничь, вскрыли мечом грудь и вытащили сердце. Без такой важной части норвежец жить не смог, его наконец повесили вверх ногами, а сердце отдали в храм.

— В прежний Дизаблот достаточно было одной жертвы в день, — произнес кто-то в толпе.

— Это точно. Хватило бы одного, — согласился Халльвард Жаворонок. — Разве жрецы хотят подарить асам двоих?

— Не тебе решать! — оборвал кто-то из стариков. — Кто может заранее знать волю Тора? Вдруг он захочет получить сразу четверых?!

Привели следующую жертву. Даг узнал того, кого Волчья Пасть называл Бруно.

— Вот они! — проскрежетал жрец-тул, указывая на связанных, обессилевших саксов. — Вот они, подосланы Белым Богом, чтобы извести всех нас… Повесить их!

— Повесить проклятое семя! — гаркнули хором бонды. — Пусть асы получат щедрую долю!

— Двоих монахов мы отпустили, — посмеиваясь, рассказывал кому-то херсир Свейн. — Мы выкинули их на острове. Если их Езус защитит их, они доберутся до Шлезвига. Ха-ха!

Бруно схватили первым, распяли на каменной скамье, надрезали ему горло, но не до конца. Богам нравится, когда в праздник все делается постепенно и весело! Монах трясся, как гора свежего розового сала. Он пытался сложить руки ковшиком и что-то лепетал, обращаясь к своему Белому Богу, но тот не пришел на помощь.

— По слухам, здешние поклонники Белого Бога отдали храму всех свиней и шапку серебра в придачу, чтобы их не прирезали сегодня, — произнес кто-то сведущий в толпе.

— Все равно! Их надо всех вздернуть, — убежденно откликнулся Горм Одноногий.

— Проклятое семя, — брызгая слюной, заговорил седобородый жрец, — вы замахнулись на священную землю! Вы пришли отнять нашу веру.

— Убейте их, отдайте их долю асам! — заорали из толпы.

— Нет, их нельзя просто так убить, — поднял ладонь жрец. — Этого мы кинем в источник.

Молодые жрецы расступились. Под корнями дуба бил незамерзающий ключ. Вода скапливалась крошечным озерком, присыпанным снегом. Бруно раздели догола. Связали ноги и подтащили к парящей воде.

— Пусть исполнится воля!

— Если эта тушка не всплывет, в Свеаланде будет мирный год! — торжественно объявил тул.

Бруно столкнули в ледяную воду. Несколько мгновений он барахтался на поверхности, и Дагу стало уже казаться, что упрямый монах выберется, но источник был намного глубже, чем казался издали. Бруно выпустил кучу пузырей, словно кит, и пошел ко дну. Впрочем, спустя какое-то время труп монаха всплыл спиной вверх, его подцепили крючьями и выволокли на снег, но это уже никого не удивило. Бонды радостно загомонили, поняв, что асы благосклонно приняли жертву.

— Слава асам-заступникам, — пробормотал Олав. — Теперь точно будет мир…

Тела мертвых мужчин заняли свои места в Священной роще. Взлетали искры костров, ранний зимний вечер наползал на вечный лес, люди хранили молчание. Вот снова забили барабаны, с верховного жреца сняли праздничный рогатый шлем, а конунга закутали в шубу.

— Дизабло-от!!! — Взревели десятки глоток. — Эй, свободные люди Свеаланда! Праздник пришел! Всем девять дней праздновать! Никому не прикасаться к оружию! Никому не затевать ссор! Никому не поминать былое!

— Диза-блооот! — Тысячи рук взлетели вверх, бонды принялись обниматься прямо тут, у окровавленных сугробов.

К сладковатому дыму костров все явственнее примешивались ароматы жареного мяса и перебродившего эля. На главной площади, под шатрами всех ждало обильное угощение. Вслух это не говорилось, но все знали — принесенные в жертву животные тоже пойдут на стол, на радость уставшим путникам. Тысячи свеев со всех концов страны проделали долгий путь, чтобы как следует насладиться праздником.

Стоило Сверкеру разжать руку, как Даг кулем рухнул в снег.

— Что с ним? Эй, парень, ты жив?

— Даг, очнись, нам надо идти к жрецу! — Отец растирал сына снегом, хлопал по щекам, но ничего не помогало. Даг летал где-то очень далеко.

— Он выглядит так, будто сожрал дурной гриб, — рассудил Горм, пытаясь услышать сердце юного родича. Сердце билось, но медленно и неровно.

— Нам надо к жрецу, — беспомощно повторял Олав, пытаясь оживить обмякшее тело мальчика. — Мой сын должен учиться в храме…

Тем временем колесница Тора развернулась в обратный путь. Вспыхнули сотни факелов, заиграли флейты и кантеле. Праздничной процессии предстояло снова пройти под золотыми сводами, затем — обойти все дома в Упсале и все курганы со спящими в них героями. На это могла уйти вся ночь и завтрашний день. Возле каждого кургана предстояли песни и обильная выпивка. Чем больше слов, песен и выпивки — тем приятнее тому, кого до сих пор помнят друзья, дружинники и родичи. На третий день праздник обещал превратиться во всеобщий пир, куда уже без разбору пустят и финнов, преданных своим волшебным камням, и гаутов, и датских купцов, и даже тех, кто носит крест, — поклонников ужасного Белого Бога. Начиная с третьего дня праздника, хускарлы станут резать скот на малые жертвы своим любимым ванам земледелия. В такие дни даже бывшие враги становятся друзьями. Затем начнется праздничный тинг, и состязания на конях, и прочее веселье!

Даг так мечтал все это повидать, познакомиться со старыми боевыми товарищами Горма, а главное — попасть на беседу к самому верховному жрецу, но…

Вместо этого он бессильно валялся на спине и ловил ртом снежинки. Тул никак не мог услышать Дага, его везли на носилках, позади праздничной колесницы Тора. Перед белыми козлами богатеи швыряли на землю меха, люди попроще — рассыпали зерно. Музыканты надрывались изо всех сил. На громадных вертелах жарили сразу трех быков и поливали сверху пивом. Все громче, на всю Упсалу, раздавался женский смех и визг. Дизаблот обещал пройти радостно и принести щедрый урожай.

Дага бегом внесли в дом приемной матери Ингрид и уложили на лучшем гостевом месте.

— Не помогли твои снадобья, — упрекнул Горм хозяйку. — Давайте разденем его. Может, он замерз?

Даг хотел ответить, что ему не холодно, но не сумел разжать зубы. Его словно скрутило судорогой. Острая боль в животе утихла, зато ниже щиколоток он совсем не чувствовал ног. И это тупое одеревенение потихоньку поднималось все выше, к коленям…

— Ага, похоже на дурной гриб, — произнесла где-то рядом другая женщина. — Трюгге, живо беги за знахаркой!

— Все будет славно, все пройдет, — нашептывал Сверкер, баюкая своего любимого младшего родича. — Эх, волчонок ты наш… Чего ж ты нажрался? Вроде все вместе завтракали, да, Олав?

Северянин хмуро мерил залу широкими шагами.

— Откуда мне знать, вместе или нет? — огрызнулся он.

— Это что, я его отравила? — уперла руки в бока приемная мать Ингрид. — Ты вначале думай, Северянин, а потом — говори! Может, трясунец у него? Или грудь застудил?

— Никто тебя не обвиняет… — поморщился Олав. — Я такое уже видел раз… после дурных грибов.

Даг слышал их разговор, но участия принять не мог. Он точно знал, что ни разу не замерзал и в проруби не купался. Он вспоминал завтрак. Кушали все вместе. И вечером кушали все вместе. И за день до того…

Пиркке! Точно, Даг вспомнил и даже застонал от натуги, пытаясь протолкнуть воздух сквозь опухшее горло. Неужели коварная ведьмина служанка подсыпала ему в похлебку, когда они столовались у Сигурда Короткая Нога?

Неужели служанка вельвы?!

— Лежи, лежи тихо! — скомандовала знахарка, колдуя над ним с травами. — Парни, придержите его. А ты лежи, ничего не говори, не бойся. Сейчас кровь пустим немного, полегчает…