Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — ландесфюрст Страница 17

Конь завизжал дико, рванулся, упал на бок, всадник выкатился, а конь, хромая, заковылял прочь.

Я не успел к всаднику, он вскочил моментально, капюшон все так же закрывает голову, даже глаза скрыты краем, он может видеть меня только от пояса и ниже…

Мой удар он отбил с такой силой, что руки онемели, я отступил, сердце затрепетало в страхе: это точно не человек.

Он проговорил таким нечеловечески скрежещущим голосом, что так могла говорить разве что пролежавшая под жгучим солнцем миллионы лет скала:

— Ты… зря…

— Ты тоже, — вскрикнул я. — Зачем тебе это? Ты же выше этой мелочи!

Он проскрежетал:

— Умри!

Его меч пошел вниз со страшной силой. Я приготовился парировать, но в последний миг отпрыгнул, ударил сам в коротком замахе. Он успел уклониться, лезвие сорвало капюшон, я похолодел, увидел смертельно-синее лицо с красной щелью рта и красными глазами. У него лицо человека, но это зверь; я отпрыгнул и лихорадочно прикидывал, что же делать, а он вдруг повернул голову к дереву, где все еще стоит бледная как смерть Ротильда, протянул в ее сторону руку и произнес короткое слово, что показалось мне сгустком ярости.

В его руке появился длинный кинжал.

— Умри! — крикнул он.

Я бросился на него с поднятым мечом, однако нож вырвался из его пальцев с такой немыслимой скоростью, что я увидел только смазанную серебристую полосу, что протянулась от его пальцев до груди Ротильды.

— Сволочь! — заорал я.

Лезвие моего меча ударило по его руке в районе локтя. Мои пальцы онемели от удара, раздался хруст, рука вздрогнула, половина отделилась и рухнула на землю, я с холодом в душе рассмотрел, что она из камня.

Синелицый повернул ко мне страшное лицо.

— Ты… осмелился…

— Еще не то увидишь, — пообещал я. — Сдавайся!

Он пошел на меня, быстро размахивая мечом, и, как я ни пытался защититься, он и с одной рукой выглядит лучшим воином, чем я с двумя. Я больше уклонялся, а он шел за мной и рубил, и рубил.

— Да чтоб ты сдох, — прошипел я и сам пошел в атаку.

Он принял два удара и вдруг парировал так, что мои руки онемели до локтей, а мой меч взвился в воздух и, пролетев ярдов пять, упал далеко в стороне.

Я застыл, часто дыша и не зная, что делать, а он хрипло расхохотался:

— Я сражался две тысячи лет!.. Кто может быть лучше…

Я прыгнул вперед и, ухватившись изо всех сил за руку с мечом, другой ударил ему в зубы. Голова лишь чуть дернулась; ударил снова и снова, заныли разбитые в кровь пальцы, а он искривил губы в насмешливой ухмылке:

— И это все?

— Нет, — ответил я.

Он не успел среагировать, а я пригнулся, дернул его на себя, поднялся с трудом, словно поднимая каменного слона, с силой бросил оземь. Земля вздрогнула и загудела.

Сердце мое застучало в отчаянии, он не рассыпался, а поднялся достаточно легко, жестокое синее лицо искривилось в жуткой гримасе.

— Не ожидал?

— Это хорошо, — сказал я, — я ж целых три часа не дрался! Как жить?

Он ответил скрипящим голосом:

— Тебе жить… не придется.

Обрубок руки начал медленно удлиняться, я так ошалел, что упустил момент, когда этот синелицый смотрит очень сосредоточенно на руку, отращивая ее, а когда опомнился и бросился к нему, он уже сцепил отросшие пальцы в кулак и метнул мне в лицо.

Я уклонился, сам ударил и снова разбил пальцы в кровь. Боль стегает по телу, словно вгоняет острые иглы, а его удар сбил меня с ног с такой силой, что я не просто перекувырнулся, а сперва пролетел по воздуху как тряпичная кукла.

Он захохотал, глядя, как я недвижимо распростерся на земле, уже не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, повернулся к дереву.

Я с трудом сфокусировал зрение, Ротильда все так же прижимается спиной к дереву, перед ней сидит Бобик, а на земле кинжал, что швырнул этот синелицый монстр.

Сердце мое наполнилось благодарностью. Молодец, Бобик, ты у меня такой, и молнию схватишь зубами…

Монстр пошел к ним, походка тяжелая и неторопливая, в трех шагах от Бобика остановился.

— Собака Тантала? — донесся до меня его хрипло-скрипучий голос, я впервые уловил в нем изумление. — Но что ты в таком презренном мире… Хорошо, я убью эту женщину и заберу тебя с собой…

Бобик оскалил зубы, они стали еще длиннее — саблезубый тигр показался бы домашней кошечкой, а из глаз пошел багровый свет и озарил впереди землю.

Синелицый вытянул руку в сторону Ротильды, в ладони опять возникло тонкое блестящее лезвие ножа.

— А вот этот нож ты не поймаешь, — сказал он Бобику.

— Это и не нужно, — ответил я за его спиной.

Руки болезненно тряхнуло снова, однако стальной клинок срубил голову точно и красиво. Она откатилась в сторону, а сдвинутое ударом тело тупо выпустило клинок в цель.

Мы не успели увидеть, как он исчез из руки монстра, в тот же миг рукоять задрожала в стволе дерева. Тело покачнулось, пыталось сделать шаг, однако ноги запутались, оно грохнулось перед Бобиком.

Он зарычал снова, я сказал строго:

— Фу!.. Эту гадость есть нельзя.

Ротильда всхлипнула.

— Как ужасно…

— Что? — удивился я. — Это же обычные мужские игры!.. Я мог бы сразу, но это неинтересно. Да и вам хотели показать хоть что-то забавное… Вам весело, правда?

Голова щелкала зубами и пыталась говорить, но для этого нужны легкие, я погнал ее пинками к костру, чувствуя, что качу тяжеленный валун. Она пыталась ухватить сапог зубами, но я в последнем усилии, отбив на ноге пальцы, запихнул в самую середину раскаленных углей.

Ротильда проговорила в ужасе:

— Что вы за люди?.. Как вам нравится драться!

— Так за самку же, — объяснил я. — Не за какую-то там корону!

— Кто это был?

— Узнаем, — пообещал я. — Леди Ротильда, вы там пирожные не догрызли…

Она вскрикнула:

— Что? Какие пирожные?

— Сдобные, — ответил я в недоумении. — И заварные с трубочками. С кремом то есть. Очень даже — рекомендую.

Она сказала, чуть не плача:

— Я не знаю, что это за чудище!

— Я тоже, — ответил я, — но аппетит такое не должно портить. Может быть, оно только для того и появилось!

Она смотрела на меня с тем же ужасом, что и на отрубленную голову: та все еще жутко гримасничает на раскаленных углях, уже начинает обретать багровый цвет, как сами угли; я подумал и подбросил еще несколько толстых сухих веток.

Шерсть на Бобике уже опустилась, клыки втянулись в пасть, а глаза стали коричневыми. Он сбегал к обезглавленному телу, обнюхал. Мне показалось, что руки сделали попытку схватить пса, но лишь дернулись пару раз и застыли после предсмертных судорог.