Ольга Романовская - Дама с единорогом Страница 17

Голоса в палате затихли, но священник, не желая попасть под горячую руку барону (несомненно, именно он обрушил эти упреки на голову нерадивой супруги), не спешил заходить.

Мальчик ушёл; он остался на крыльце один.

Наконец Бертран решился и толкнул тяжелую дверь. Первым существом, которое он увидел, была девочка. Скорчившись в уголке, она тихо, протяжно всхлипывала, закрыв лицо перепачканными в чём-то темном ладошками. Острые ключицы выпирали из-под старого, много раз чинившегося платья, которое, как показалось священнику, было ей мало. В давно немытых волосах запутались листья кустарника и паутина.

— Что с тобой, дитя мое? Кто тебя обидел? — Бертран с сочувствием склонился над девочкой. Она подняла голову и испуганно посмотрела на него раскрасневшимися от слез глазами. На щеках у неё остались темные полоски — наверное, от сажи, теперь он видел, что руки её выпачканы в саже.

— Так кто же обидел тебя? — Он присел рядом с ней на корточки и ласково провел рукой по волосам. Девочка вздрогнула, словно дикий зверек.

— Никто, — тихо ответила она и шмыгнула носом.

— Тогда почему же ты плачешь?

Девочка молчала и в упор смотрела на него недоверчивыми глазами. Но Бертран был настойчив; ему во что бы то ни стало хотелось утешить её. Не могла же эта девочка сделать что-то дурное, а раз так, то слезами своими она давно искупила свой мелкий проступок.

Поняв, что перед ней друг, она успокоилась, но упорно не хотела говорить, чем же вызваны её слезы. Предоставив тайне оставаться тайной, священник спросил у неё, где он может застать барона. Девочка испуганно вздрогнула и пробормотала:

— Он наверх пошёл.

— Да, не самое лучшее начало, — подумал Бертран, проводив взглядом юркнувшую на кухню девочку. — Стоило бы переждать бурю, но уж как бы осторожность не переросла в малодушие. Гнев нужно врачевать словом, и кому же, если мне, усмирять людские пороки? К тому же, может, та женщина, его жена, была виновата, а посему не он, а она повинна в том, что барон поддался одному из грехов, коими искушается душа человеческая?

* * *

Нет ничего хуже семидесяти фунтов в год, если твой друг получает почти в три раза больше и живет в свое удовольствие, а ты вынужден разрываться между своими потребностями, желаниями и возможностями. Ему еще повезло, что его мать (царствие ей небесное!) умерла достаточно давно, чтобы не оставить в наследство сыну маленьких братьев и сестер. Но от этого наследство Леменора не возросло.

Каждый раз возвращаясь после буйной пирушки у Фардена, Артур Леменор погружался в убогий быт своего существования. Он тяготился своей беднотой, тем, что вместе со слугами вынужден ютиться в темных, примыкающих к главному залу, каморках нижнего этажа донжона пропитанного многовековой сыростью замка, чьи стены в один прекрасный миг могли похоронить его под тяжестью своих перекрытий. Да, при отце он с братьями еще бегал по винтовой лестнице, а теперь бы он трижды подумал перед тем, как подняться наверх. Да и зачем собственно? Там не было ничего, кроме хлама, пыли и грязи.

На ремонт Леменора нужны были деньги, но где же их взять? От службы было мало проку, помочь могла только выгодная женитьба. На роль невесты после коротких размышлений была выбрана Жанна Уоршел — очаровательная девушка с не менее очаровательным приданым. Женитьба предполагала быть приятной во всех отношениях. Как известно, красота — главный критерий памяти юношей, а Жанна Уоршел, вступив в брачный возраст, уже сейчас была чрезвычайно хороша. И, что немало важно, её прелесть была подкреплена звоном монет сундуков её отца.

Вспомнив о ней после первой встречи у озера, баннерет с сожалением подметил, что ей уготовлена участь осчастливить не бедного несчастного соседа, а обладателя больших тяжелых сундуков.

— Её отец, наверняка, уже подыскал ей жениха, и через год или два она станет женой старого хрыча с большим брюхом или же прыщавого визгливого юноши, словно девчонка, пекущегося о своих кудрях. Жаль девчушку, загубит попусту свою красоту! Её здесь и оценить-то некому. — Он в задумчивости посмотрел на один из заполненных всяким хламом окованных железом сундуков. — Хорошо бы к ней посвататься; может, Уоршел и не откажет? Тогда удалось бы заполнить сундуки хотя бы до половины. А ведь чем черт не шутит! С Уоршелом я не знаком, так что есть повод для визита. Если я женюсь на его дочке, пожалуй, даже Клиффорд позавидует моему счастью. Красивая родовитая жена, плодородные земли, населёнными умеющими добывать деньги крестьянами — об этом можно только мечтать!

После второй встречи деньги отступили на второй план: Артур понял, что влюбился. И не просто влюбился, а по-настоящему любит. Он был рассеян, на чем свет стоит клял слуг за то, на что обычно не обращал внимания; порой, настроение его менялось по несколько раз на дню. И вот, после нечаянного намёка Метью по поводу того, что "сеньор, видно, никак не может забыть ту сеньору", получившего от баннерета пинок в живот, Леменор вдруг понял, что слуга прав. Он постоянно думал о ней, вновь и вновь мысленно рисовал черты её лица, вспоминал сказанные ею слова и те взгляды, которые она изредка бросала на него.

Он сам не узнавал себя: как эта Жанна смогла всё перевернуть внутри него? Как будто до этого не было в его жизни таких Жанн! Были, еще более прекрасные, еще более недоступные, но ни одна не задержалась в его сердце. Любовь хороша, когда тебе отвечают взаимностью, без неё же превращается в пустую муку. И он влюблялся, сломя голову, а потом остывал.

Нет, что же всё-таки было в этой юной баронессе? Её храбрость? Дерзость? Отвага? Красота? Он силился, но не мог понять, но знал, что ни за какие сокровища мира не отступится от нее, ему не принадлежащей, но крепко держащей в своих руках его сердце.

Покончив с неотложными насущными делами, Леменор решил во что бы то ни стало вновь увидеться с Жанной Уоршел, чтобы проверить свои чувства. Понимая, что обычный визит ничего не даст (Жанна вряд ли выйдет к гостю, а если и выйдет, поговорить наедине они не смогут), баннерет вынужден был надеяться только на тайное свидание. Но согласится ли она на него, сможет ли, придёт ли? В его голове роились сотни сомнений.

Переодев одного из слуг монахом, Леменор отправил его вместе с Метью в Уорш. Оруженосец должен был проследить за тем, чтобы мнимый монах попал в замок, а, заодно, справиться, не сможет ли барон Уоршел продать несколько мешков зерна для осеннего сева. Правда, он надеялся, что барона дома не окажется.

Тот день выдался для Жанны тяжёлым. Весь день она кружилась, как белка в колесе, развешивая на крышках сундуков платье, командуя служанками, вычищавшими стены и пол, вместе с ними выбивала ковры и штопала вещи, потравленные молью. Когда выдалась свободная минутка, она вышла в огород. Обойдя свои владения и поправив подпорки яблонь, она поднялась к увитой плющом стене и присела на старую скамейку. Слева от неё была калитка, ведущая во двор, теперь наполовину скрытая бурно разросшимся крыжовником. Вокруг зеленело разнотравье, пестрели купы тысячелистника, пижмы и других лекарственных растений, красовались маки и левкои, готовились вскоре предстать во всей красе фиалки.