Мария Ермакова - Старуха по пятам Страница 17

   Она оделась. Трудолюбивые монахини выстирали одежду и почистили сапоги, однако оружие не трогали. После того, как Карс полосовал её рану, лезвие кинжала так и осталось в засохших пятнах крови.

   Вернувшийся Кайн, несший тарелку с похлебкой и большой ломоть серого хлеба, застал Мару, когда она уже отчистила оба клинка и приторачивала кийт к перевязи. Толстяк поставил еду на стол, встал рядом.

   - Мэтресса сделает все, чтобы ты не ушла. Она видит - ты ещё очень слаба и оправишься от яда не скоро. Да и твой спутник обещал награду, если она спасет тебя, а для этого ей надо предоставить тебя в качестве доказательства её умений.

   Мара подняла глаза.

   - Что предлагаешь?

   - Дождёмся темноты. Ночью я выведу тебя из монастыря.

   Она усмехнулась.

   - И что хочешь получить взамен?

   - Место рядом с тобой!

   Мара насмешливо изогнула тонкую бровь.

   - Я не ищу того, кто согреет долгими ночами, но даже если бы искала...

   - Не опускайся до оскорблений! - чуть повысив голос, прервал Кайн. - Я прошу у тебя позволения просто сопровождать тебя... и защищать, если понадобится.

   Мара поднялась на ноги. Толстяк был выше на целую голову и она, подойдя вплотную и запрокинув лицо, испытующе уставилась в его глаза в розетках воспалённой кожи век.

   - Зачем тебе это?

   - Уже давно я наказан Пресветлой за деяния молодости и привык к этому облику, знаю свои слабости и знаю, как их побороть. Обузой в пути я не стану, не беспокойся. А вот тебе помощь понадобится. Сейчас ты не та, что раньше!

   - Шат! - неожиданно рявкнула Мара и резко отошла.

   Опустилась на постель, задумалась. Потом подняла голову

   - Я не ведаю, куда иду, и конца пути не вижу. Как далеко ты готов следовать за мной?

   Толстяк сел рядом. Уже знакомым движением сжал и разжал уродливые пальцы.

   - Что тебя гонит, Гирами?

   Женщина вздрогнула, словно от удара донного ската.

   - Почему назвал меня так?

   - Твой спутник сообщил имя, - пожал плечами Кайн. - Как ещё я могу называть тебя? Так что?

   Мара поморщилась.

   - Не стану объяснять. Много причин. И большинство будут тебе не понятны.

   Кайн усмехнулся. Гримаса изуродованного лица выглядела устрашающе.

   - Укажи хотя бы одну! - спокойно попросил он.

   - Месть, - коротко ответила она.

   Толстяк, кряхтя, потер колени, тяжело поднялся.

   - Я так и думал. Что ж... Путь мести тоже учит. Рано или поздно... Поешь, госпожа моя Гирами, и ложись спать. Я разбужу тебя, когда придет время.

   Когда он ушел, Мара села за стол. Аппетит был слабым, но то, что есть хоть немного, но хотелось, обрадовало. Под недавно заправленным свечой подсвечником она заметила сложенный вчетверо лист бумаги. Машинально потянула к себе, развернула, пробежала глазами неровные строки: 'Я отправляюсь в Киотиссию за помощью, - писал Карс. - Как только доберусь до столицы - пришлю за тобой своих людей. Я должен тебе жизнь не единожды и собираюсь отблагодарить сверх меры. Пусть мой талисман хранит тебя, пока меня не будет рядом. Гирами...'.

   Читая, она вдруг воочию увидела, как перо остановило бег по листу и Карс задумался, смотря на написанное, но не осознавая его. Он вспоминал вовсе не о том, что Мара не единожды спасала его жизнь. Он вспоминал плеск волн об их тела, морскими звездами сплетенными на мелководье.

   Мара сжала челюсти так, что хрустнули зубы. Не позволять предательской слабости пробить брешь в обороне, растить и лелеять свой страх перед человеком, который - пусть на миг, но заставил забыть о скользких следах на кровном пути!.. Но это последнее, написанное имя. Всего лишь несколько стоящих рядом букв, а на деле - средоточие его тепла и нежности, то многое, что он пытался сказать, уместив в одно только ласковое прозвище. Взгляд зацепился за слово 'талисман'. О чём это? Что-то вспомнилось в череде бредовых ведений предыдущих дней. Медленно, словно сомневаясь в собственных движениях, Мара нащупала ремешок на шее и вытянула из-за пазухи кольцо Карса. Металл совсем почернел, восьминогое существо на печатке различалось едва-едва. Маленькие черные камешки, вставленные в глаза паука, казались мутными, но когда Мара с силой потёрла их грубым рукавом куртки - заблестели неожиданно ярко и зло. Грошовая на вид безделушка полнилась мрачной историей поколений, уходящей в века. Карс отдал родовую реликвию - Мара ощущала такие вещи звериным чутьем. И чем род был старше, тем большую защиту предоставляли владельцам подобные талисманы. Древнее волшебство иссякало, если талисман попадал к новому хозяину не по доброй воле прежнего владельца, и ткалось настолько тонким узором в полотне бытия, что не всякий маг мог установить его наличие. Возможно, именно в этом кольце крылась причина везения в противостоянии с тремя лесничими, несмотря на то, что удача явно поглядывала в сторону противников чаще.

   Мара аккуратно сложила листок и засунула обратно под подсвечник, словно и не брала. Хотела снять с шеи подарок, но передумала. Негоже бросать такие вещи, как это кольцо! В Киотиссии она выйдет на след юноши и найдет способ вернуть талисман так, чтобы не встретиться с Карсом.

   Она чуть не насильно впихнула в себя остаток еды, скинула перевязь, засунув под кровать, и легла прямо в одежде. Через несколько минут Мара спала, зажимая в кулачке старое серебряное колечко с восьминогим существом на печатке.

   Кайн разбудил незадолго до полуночи. Монастырь пробуждался с первыми лучами солнца и укладывался сразу же по наступлению темноты, если обряды не требовали ночных молебнов, как в случае, когда просили Пресветлую об исцелении Мары. Поэтому внутри стен смело расхаживал глубокий сон, и никто не был потревожен, когда Мара и Кайн бесшумно вылезли на улицу через высокое окно внутренней часовенки. Толстяк повел спутницу к сараю, подпиравшему частокол, ворота которого на ночь мэтресса запирала сама и накрепко, а ключ носила на ремешке на шее. Чтобы выйти наружу беглецам пришлось забраться на крышу, а затем спуститься вниз снаружи забора. Кайн слез первым и поймал спрыгнувшую следом Мару, к которой, под действием яда лесничих, не спешили вернуться обычные гибкость и сила. В кустах неподалеку толстяк ещё днем спрятал упряжь Амока и свой объемный походный кофр. Мара начала звать коня, едва коснулась ногами земли вне стен монастыря. И жеребец услышал. Нагнал людей под сенью одной из рощ, обильно росших в маленькой долине. С помощью Кайна она оседлала коня, всё больше убеждаясь в собственной слабости и приходя от этого в бешенство. Толстяк с трудом взобрался на круп Амока позади Мары, и она пустила жеребца галопом, желая к рассвету уехать как можно дальше от обители.