Алана Инош - Гроза Страница 17

– Тогда это уже не хэппи-энд получается, – усмехнулась Люба.

– Ну, Рокерша была бы не Рокерша, если бы не омрачила ложкой дёгтя даже счастливый конец. Трагедия – это моя стихия, гы-ы! – Смешок раздался на том конце линии, и Люба даже представила себе безжалостно-свирепую мину, которую сейчас, наверно, скорчила Оксана. – Но это случится только через энное количество лет, после долгой жизни душа в душу, так что можно считать этот «энд» вполне себе «хэппи». Посвящаю этот рассказ тебе, и попробуй только со своей дамой сердца не слиться в пэйринге! Пусть сила моей творческой воли вам в этом поможет!

– Давай-давай, пиши там свою вампирскую лав-стори с хэппи-эндом. Чур, я – первый читатель!

Попрощавшись с Оксаной, Люба убрала телефон, но на её лице ещё долго сама собой то и дело разгоралась улыбка.

Сказав родителям, что останется ночевать у подруги, она тряслась в «пазике» на дачу. В шесть вечера она вышла на остановке и зашагала по полным цветущих яблонь, черёмух и сирени улочкам; пакет с «джентльменским» набором для соблазнения приятно оттягивал ей руку, врезаясь ручками в пальцы, а её тень скользила по заборам победоносно и уверенно.

– Не подкачай, дружище, – шепнула она старому дивану, раздвигая его и расстилая на нём постель. – Если ты сломаешься в самый ответственный момент, это будет эпичнейший провал.

Знакомый чёрный внедорожник показался в половине восьмого. Валерия вышла из него в летнем брючном костюме с короткими рукавами и дымчатых очках – светлая, милая, свежая, с новой, укороченной по случаю жары стрижкой, благодаря которой открылась и удлинилась шея. Что-то дерзкое, мальчишески-озорное просматривалось в очертаниях её головы. Хоть брюки были и достаточно свободного покроя, но её точёных упругих бёдер они не скрывали, а, напротив, мягко обрисовывали до сладкой, будоражащей и влекущей тоски. Перехватив в одну руку два просвечивающих пакета с продуктами, Валерия открыла калитку и прошла в дом. Люба выждала полчаса для приличия, а потом постучалась.

– Лера! Добрый вечер… Можно тебя на минутку?

Та же минута ожидания была теперь полна солнечных лучей, запутавшихся в ветвях цветущих яблонь, а за спиной Любы развернулись тёплые крылья из лоскутков небесной синевы.

– Привет, Любушка. – Валерия вышла к калитке – уже в шортах и топике на тонких бретельках, домашняя и спокойная.

– Я… Мне надо тебе сказать несколько очень важных слов, – начала Люба. Банально, избито, стёрто до дыр, но ничего больше не приходило в голову.

– Я слушаю тебя. – Глаза Валерии посерьёзнели, из светло-чайных став почти чёрными.

– Лучше будет, если мы пройдём ко мне. Так мне будет проще, а то я что-то немного волнуюсь. – Краткая и кроткая улыбка дрогнула на губах девушки. Хоть это и было «военной хитростью», но холод волнения и правда захлёстывал её тугой петлёй, чистый и хмельной, как яблоневый дурман.

– Хорошо, как скажешь, – озадаченно кивнула Валерия.

Родные «стены», а вернее, сад немного помогал, но всё равно пальцы Любы заледенели среди майского тепла, что Валерия и заметила, когда их руки нечаянно соприкоснулись на ручке двери.

– Ты чего в жару мёрзнешь?

– Давай зайдём, – проронила девушка еле слышно.

Вино, свечи и тарелка с кистью великолепного и крупного, дымчато-розового винограда, покрытого соблазнительными капельками воды, заставили Валерию насторожиться.

– А что это тут за романтика? Ты кого-то ждёшь?

– Да, я жду одного очень дорогого мне человека, – сказала Люба, отщипывая от грозди веточку с четырьмя-пятью виноградинами.

– А, я поняла, – усмехнулась Валерия, и в её глазах проступил мрачноватый стальной блеск. – «Мышеловка захлопнулась», да? Люб, мы уже говорили на эту тему. Не надо.

Веточка скользнула по сбрызнутому духами декольте, Люба съела одну ягодку, а остальные поднесла к губам дорогой гостьи. Заколка щёлкнула, расстёгиваясь, и взбитые крупной волной волосы рассыпались по плечам и спине. Один сантиметр раскалённого пространства отделял Любу от цели.

– Послушай… – Жёсткий, усталый холодок в голосе Валерии сменился взволнованной охриплостью, дыхание врывалось паузами между словами. – Ты осознаёшь, что ты делаешь? Мне… трудно держать себя в руках в твоём присутствии. Ты – нереально красивая и… притягательная девушка, и я могу просто не сдержаться и…

– Не надо сдерживаться. – Люба оторвала ещё одну ягодку и протянула её губами Валерии, беря её шею в плен тесных, по-летнему душных объятий.

Их груди соприкасались, мягко вжимаясь друг в друга, а руки Валерии, сперва с подчёркнутым бесстрастием висевшие вдоль тела и не реагировавшие ни на какие провокации, медленно поднялись и легли на талию девушки. Тепло её ладоней жгло Любу через ткань лёгкого короткого халатика, а дыхание горячо и прерывисто срывалось с приоткрытых губ, пробовавших виноградину. Ягодка была раскушена пополам, и её мякоть с соком попали под бурный и глубокий «замес» поцелуя. Косточки Люба проглотила: в преддверии готовой вот-вот случиться близости было уж не до таких мелочей.

Вино тёмно-вишнёвой душой вечера пролилось в бокалы, мерцавшие ореолом искорок от свечного пламени, но глаза Валерии были уже и так затянуты хмельной пеленой. Прочная, упругая струнка пела между ними – не разорвать, не пойти на попятную, не сказать «стоп». Приникнув к бокалу, Валерия медленными, тягучими глотками осушила его до дна, не сводя взгляда с Любы. Весенняя, трагично-ласковая обречённость мерцала в нём, губы влажно заалели, и в их уголках наметился горьковатый изгиб улыбки.

Лопатки Любы впитывали твёрдую прохладу стены, а шея изнывала от поцелуев, яркими маковыми венками расцветавших на коже. Пояс соскользнул к её ногам, полы халатика распахнулись под руками Валерии, а живот трепетно втянулся от горячей щекотки дыхания и влажной ласки языка. Валерия будто хотела отведать на вкус каждый сантиметр тела Любы, с восхищением влюблённого в своё творение скульптора прослеживая каждый изгиб. Она впитывала тепло нежной кожи на внутренней стороне бёдер, колдовала над пупком и с бережной, боготворящей очарованностью коснулась наконец груди.

Глядя на неё, коленопреклонённую у своих ног, Люба не вытирала быстрых, живых и тёплых ручейков, змеившихся по щекам. Не грубым вожделением окутывала её Валерия, а мягким, грустным, окрыляющим благоговением, от которого душа распускалась цветком, сияла и плакала.