Дмитрий Денисов - Изначальное желание Страница 17

Все произошло стремительно. Другие еще не успели понять, в чем дело, и, воспользовавшись заминкой, накинулись сзади. Но наткнулись на рухнувшее тело стражника — он истекал кровью, руками сжимая разорванное горло. Кровь алыми толчками сочилась сквозь кольчужную сетку, призванную оберегать от случайного ножа.

Но порой пальцы могут быть гораздо ужаснее. По крайней мере, если в них вливают силы желания их обладателя.

А обладатель нагло усмехнулся и осмотрел свою окровавленную руку. Взгляд его разгорался при виде свежих алых струек, ноздри блаженно трепетали. Упоительное чувство безмерной жажды стремительно нарастало, и толчками рвалось из груди. Я облизнулся, громко сглотнул и метнулся прочь. Разбойники так и не поняли, как же неведомый скиталец оказался позади них. И почему он и оказался именно там?

Резкий удар в спину выбил дух из одного разбойника — высокого долговязого парня. Мои пальцы почувствовали добрую кольчугу, укрытую под одеждами. Предусмотрительный, молодец! Но все не предугадаешь — не уберегла и она. А последующий рывок на себя лишил его жизни. Жизнь вместе с предсмертным хрипом облегченно вырвалась наружу, из смрадного плена его низких желаний. Лицо исказилось судорожной болью, но лишь на миг. Ноги безвольно подогнулись, не в силах более держать его бессердечного тела. И он рухнул в изголовье первой жертвы. У меня же в руке осталось его сердце. Оно еще пульсировало и дымилось, истекая влагой жизни.

Я чистосердечно расхохотался, и хохот мой липким страхом отразился в глазах оставшихся четверых. И той, что привела меня сюда. Они, не сговариваясь, попятились, а Тайла вцепилась в разбитое колесо, словно искала в нем спасения. Колесо, как это символично. Ибо колесо — символ движения, символ круговорота. В нем ли спасение?

Но это колесо разбито, оно уже не может крутиться.

Я смеялся и торжествовал, а они в ужасе пятились, бросая испуганные взгляды то на меня, то на жестоко умерщвленных собратьев. Два трупа остывали на холодных камнях. Лужа крови постепенно пребывала. Смешивалась кровь, смешивались их последние желания. Или, все-таки первейшие? Да, они оба хотели убить меня, и заработать свою долю золота. Но если бы знали истину, если бы могли предвидеть будущее, то попросту попросили бы золота у своего главаря еще там, в таверне. И не лежали бы сейчас здесь, столь неестественно разметав руки.

Я молчал. Клыки мои грозным оскалом украшали ночь, нагоняя мифической жути. Хотя на самом деле я лишь улыбался, радуясь жизни. Глаза мои полыхали, словно яркие угли на ветру, хоть и стояло безветрие. Воры замерли. Тесную улочку сотрясала мелкая дрожь. То дрожали их сердца, порождая единственное желание — жить. Дрожь передавалась в их руки, заставляя трепетать острые клинки, что так и не вкусили моей плоти. Дрожь передавалась в их ноги, норовившие подкоситься. Они в страхе смотрели на меня и не могли сообразить, что же им делать.

Но я сжалился и решил за них.

Бросив сердце, я оказался возле одного из них. Я нарочно двигался медленно, дабы дать ему шанс. И он не преминул им воспользоваться. Как он махал стилетом, как хотел меня достать. Но, увы, то едва ли реально. И не потому, что я силен, а он слаб. Но потому, что мои желания сильнее его. Я попросту перехватил его руку повыше запястья, и резко сжал. Треснули раздробленные кости, и разбойник завыл не своим голосом. Но вдруг голос его перешел на хрип, стон и… и затих.

Да, я таков.

За ним последовал второй, третий, четвертый. Не стану описывать всех зверств, что творил я с ними — это займет много времени. Но скажу лишь просто — я их убил. И пусть каждый домысливает в меру свой кровожадности. Лишь последнему я дал несколько мгновений жизни. Наверное, потому, что позаимствовал его золото. Я замер напротив него, упер окровавленные по локоть руки в бока, и испытующе смотрел в его меркнущие глаза.

— Ну что, Халлог, ты уяснил урок?

Он лежал в луже крови, которая постоянно пребывала. А обе руки его валялись поодаль.

— Откуда… откуда ты знаешь мое имя? — тяжело дыша, ронял он последние слова.

— Твое имя пропахло страхом, а я чую страх, — протяжно шипел я, с откровенной жаждой взирая на кровавое тело. — Золото пропахло твоим именем — на нем кровь невинных жертв. А я чую кровь. Мораль сей басни такова: рожденный ползать — ползи достойно! И не зарься на тех, кто рожден летать. Иначе рискуешь столкнуться с небесной силой, которой небеса окрыляют немногих. Прощай, Халлог.

И молниеносный удар облегчил его муки.

Да, я таков.

Я осмотрел безжизненные тела и их фрагменты. Облизнулся.

Вот, собственно, и все!

4 Тайла

«Кто истинной любовью одержим,

тот с ней готов расстаться навсегда».

Нет, не все…

Обернувшись, я заметил едва живую девушку. Она заползла за перевернутую телегу и прижалась к неровной стене. Ни жива, ни мертва. Молодое тело била крупная дрожь, а глаза отражали все состояние ее души. Миловидное бескровное лицо мрамором белело в ночи. О, каким прекрасным стало оно в тот момент. Каким милым и испуганным ее выражение. Я нарочно медленно двинулся к ней, миролюбиво опустив руки. Но с них обильно капала темная влага.

Она, опираясь на исцарапанные локти, принялась пятиться прочь. Она не сводила с меня оцепеневшего взгляда. Как сладок и приятен оказался ее взгляд. Ее страх я оставил на десерт. Да, знаю, я гурман. Но страх невинных жертв такой нежный, такой сочный и вкусный, такой свежий и нетронутый. И так приятно было растягивать то удовольствие…

— Да, милая, — упоенно воскликнул я. — Ты действительно можешь ублажить любого. Как сладка твоя плоть, источающая волны страха. Ты поистине достойна награды.

По щекам ее катились крупные слезы, упругая грудь высоко вздымалась, а глаза безумно блуждали и молили о пощаде.

— Тайла, Тайла! — строго произнес я, качая головой. — Мало того, что ты продала себя, так ты еще продаешь других, торгуя их жизнями. Ай — я — ай! Разве дозволено это? Ладно — кошелек срезать, но убивать? Разве можно убивать людей? Да еще так жестоко?

Я красноречиво развел руками, охватывая кровавый переулок.

— Так жестоко и несправедливо… вшестером на одного. Вооруженные на безоружного.

— Чур! Чур! Изыди! — лихорадочно открещивалась она.

Я снова расхохотался, медленно подходя ближе.

— Тайла, Тайла! — твердил я, не сводя с нее горящего возбужденного взгляда. Горящего в буквальном смысле. Глаза светились не так как у хищника, но много ярче.

— А ведь я заплатил за ночь, — напомнил я. — Ночь еще не прошла.