Роберт Говард - ЖЕЛЕЗНЫЙ КУЛАК. Сага великих битв Страница 17

Я чувствовал, как силы покидают меня. Удары замедлялись, руки налились свинцом, ноги дрожали, дыхание сбилось. Отчаянным усилием воли я бросился в последнюю перед гонгом атаку и четырежды — понимаешь, четырежды! — закатал ему правой в челюсть. Знал бы ты, сколько раз я валил противников с одного такого удара! А Бреннон — ну, четыре такие оплеухи не прошли для него даром. Он, видите ли, покачнулся. Покачнулся — я уж подумал, что пробил-таки его, — но тут он восстановил равновесие и звезданул меня справа по скуле. Кожа на моем лице лопнула, а сам я на секунду ослеп от ярко-белой вспышки в мозгах. Нет, меня и раньше били. Били крепко, нокаутировали даже. Но подобного удара я не помню. Это было вторым потрясением для меня за один поединок. Первое — «непробиваемость» Бреннона, второе — чудовищная мощь его ударов.

На полусогнутых я побрел в свой угол. На полпути оглянулся — посмотреть, как чувствует себя Бреннон после очередных трех минут непрерывного избиения. Лучше бы я этого не делал! Я увидел, как он легко, не шатаясь, подходит к канатам. Я вздрогнул. Что-то оборвалось во мне. Я не понял, но почувствовал, что все кончено. Садясь на табурет, я слышал, как зрители кричат: «Эй, Джек, что с тобой? Забыл, как бить надо? Каши мало ел? Неужто этого дебила уложить не можешь? Он, часом, не железный?» Я и сам засомневался в том, что мои удары сохраняют былую силу. Все прочие объяснения лежали за гранью разумного, мой мозг отказывался воспринимать происходящее! Вдумайся: я, обладатель мощнейшего со времен Демпси удара, за два раунда молотьбы в одни ворота не смог даже загонять, вымотать противника! Но ведь должен быть предел любой выносливости, любой жизнестойкости!

Мой менеджер принялся умолять меня, чтобы я сменил тактику, больше внимания уделял технике и тянул время, оставив надежду отправить этого парня в нокаут. Уворачиваясь от его свингов, выиграть бой по очкам — и баста. Но я едва слышал эти советы. Я запаниковал. Так что не тщеславие вынудило меня поступать по принципу «убить или быть убитым». Нет, то был страх, обыкновенный, почти забытый за годы выступлений на ринге страх. Я чувствовал себя человеком, которого вот-вот запрут в клетке с голодным тигром. Убить или умереть самому!

Собрав в кулак все силы, я вышел на третий раунд, готовый к любым неожиданностям. Во мне кипела ярость. Не умеющий защищаться Бреннон был отличной мишенью. Я бил его как заведенный. Левой! Правой! Каждая унция веса, напряжение каждого мышечного волокна — всего себя я вкладывал в эти удары. Они обрушивались на Бреннона со звуком, какой издает кузнечный молот, и вот наконец он дрогнул, покачнулся и — упал! Волна ярости тут же спала, и я понял, что сам едва держусь на ногах. Пока судья отсчитывал над Бренноном секунды, я стоял привалившись спиной к канатам — не человек, пустая, выпотрошенная оболочка. А потом… потом, к моему ужасу, Бреннон начал подниматься. Я ведь был уверен, что добил его, я знал, что больше не смогу сделать ни шага… но он очухался и был готов снова ринуться в бой! Ринг поплыл у меня под ногами.

Бреннон встал и пошел на меня. Я отлепил спину от канатов и поднял руки, которые в тот момент были не сильнее детских ручонок. Я выдохся полностью, но Майк даже в такой ситуации умудрился промахнуться, и не один раз. С четвертого замаха он угодил-таки мне левой в висок. В мозгу опять вспыхнуло. Теряя сознание, я ощутил очередной удар — хук в скулу. Свет померк. Потом мне рассказывали, что на счете «девять» я пришел в себя и даже умудрился оторвать колени от пола. Еще одним ударом он окончательно уложил меня — теперь уже на гораздо большее время, чем десять секунд. Но, повторяю, всего этого я не помню. Мои воспоминания заканчиваются на предпоследнем ударе Бреннона.

Мэлони помолчал, а потом продолжил рассказ, обращаясь, скорее, к самому себе:

— В том матче и родился легендарный Железный Майк Бреннон. Моя же звезда закатилась. В голове все перемешалось, о тренировках и речи быть не могло. Я не мог ни на чем сосредоточиться. В конце концов, спустя почти полгода я вышел на поединок с Воякой Хэндлером. Даже придя в себя и восстановив форму, я не смог отделаться от наваждения: едва я начинал атаку, как передо мной вставал образ Майка Бреннона — непробиваемого, неуязвимого, железного Майка. И я тотчас уходил в защиту… слишком сильна была память того сокрушительного нокаута. Зрители свистели, улюлюкали, обзывали меня трусом. Короче говоря, в пятом раунде меня завалил боксер, с которым, по идее, я должен был расправиться в первой же трехминутке. Нет, я не потерял сознания. Я отчетливо слышал и видел, как судья ведет надомной отсчет роковых секунд, но заставить себя встать я так и не смог.

Грендон беспокойно заерзал. Его деятельная натура не позволяла ему долго сидеть на месте, лишь слушая того, кто, в общем-то, в слушателях и не нуждался.

— Все эти проблемы можно решить, — уверенно заявил он. — Просто было задето твое самолюбие, но за столько-то лет ты вполне мог прийти в себя. Видел я твой бой с Хэндлером. Да ты двигался, точно пьяный. Или обкурившийся дури. Но вместе с тем при каждом твоем удачном ударе Вояка дергался и чуть ли не корчился от боли; да и то, что для победы над не желающим, неспособным сопротивляться противником ему понадобилось целых пять раундов, тоже говорит кое о чем. А что касается Бреннона, то могу сказать: ты переоценил свою подготовку к схватке с ним. Нет, физически ты был в хорошей форме, отлично натренирован… но вот душевно и психологически настроиться не сумел. Был слишком уверен в себе. Это-то тебя и подвело. Вдолбив себе в голову, что должен нокаутировать Железного Майка, ты выдохся… и сам был отправлен в нокаут. А главное, потом ты не сумел убедить себя, что ничего страшного в проигрыше железному человеку нет. Нужно было побыстрее забыть об этом эпизоде и, пользуясь тем, что Майк не слишком сильно отделал тебя, снова входить в форму. А теперь я еще раз спрошу: хочешь ли ты, чтобы я помог тебе выбраться отсюда, привести себя в божеский вид и вновь выйти на ринг?

В ответ Мэлони лишь впился взглядом в бутылку с текилой, оставленную барменом на столике. Несколько мгновений он еще чувствовал на себе ледяной взор Грендона, а затем… не сразу, но понял, что менеджер уже ушел.

Мэлони пил уже три года. Беспробудно. И сегодня с удвоенной энергией предался этому пороку, дабы в винных парах утопить духов прошлого, вызванных Грендоном. Вскоре он так набрался, что перестал удивляться, с чего это бармен подносит ему рюмку за рюмкой, — ведь тот прекрасно знал, что у Мэлони не хватит денег расплатиться за такое количество выпитого.

Чуть позже Джек уже находился на грани потери сознания. До его ушей доносились крики, грохот падающей мебели. Кто-то сильно пихнул его в плечо, и он закатил незнакомцу полновесный апперкот в челюсть. А может быть, только собрался закатать…