Джеймс Блэйлок - Бэламнийская трилогия Страница 17

– Ну… сыра он брал совсем немного.

– У кого?

– Ну, у вашего отца. Ведь он тоже был Сыроваром. Вы помните это?

– Весьма смутно, – ответил Джонатан.

Он покривил душой – на самом деле он прекрасно все помнил. Ему не составляло никакого труда закрыть глаза и представить себе картину: он стоит у крыльца и сквозь завесу дождя видит своего отца, выходящего из сыроварни с большим куском сыра из козьего молока, посыпанного солью. Старик Амос Бинг носил широкополую шляпу с острым концом, а на поясе – кожаный мешочек, в котором лежали крошечный кувшинчик слоновой кости, набитый табаком, штук шесть амулетов на счастье и четыре монетки – может быть, с самих Океанских Островов, – на которых были удивительные изображения странных морских рыб. Каждый раз, когда вы смотрели на монетки, на обеих сторонах вы видели разных рыбок. Но как только вы переворачивали монетку, рыбки становились другими. И, словно в удивительном калейдоскопе, эти странные рыбки мерцали и изменялись, когда монетка переворачивалась, – и никогда, никогда больше не появлялись вновь. Отец Джонатана говорил, что каждый раз, когда рыбка исчезает с монетки, она появляется в океане – и тогда становилось ясно, откуда в нем столько удивительных созданий. По крайней мере, так рассказывал бродячий музыкант, который продал монетки Амосу Бингу. После этого открытия Джонатан мог просиживать часами, переворачивая монетки и считая, сколько рыбок он выпустил в океан.

Однажды, когда он развлекался с двумя монетками, в какой-то момент на них вместо рыбок появилось лицо – оно улыбнулось, прищурившись, посмотрело на Джонатана, а затем как будто принялось оглядывать комнату, словно пытаясь понять, где это оно очутилось. Слегка испугавшись, Джонатан смотрел, как лицо подергивалось рябью и колыхалось, словно в жаркой дымке горячего августовского дня. Щеки его все росли, а улыбка становилась все шире и хитрее, пока лицо не стало точь-в-точь таким, какое было изображено на борту воздушного корабля эльфов, – большое, круглое, как луна, оно подмигивало Джонатану, словно их связывал какой-то общий секрет. Затем лицо подернулось рябью, и вместо него неожиданно появилась рыбка, и монеты опять стали такими, какими были до появления лица. После этого Джонатан прекратил набивать океан все новыми и новыми рыбами и играл с монетами довольно редко. Лицо же на них не появлялось больше никогда.

Теперь те самые монетки лежали в кожаном мешочке, привязанном к поясу Джонатана. Кроме них там было еще несколько амулетов на счастье: красные и черные фасолины, которые он купил у другого бродячего музыканта – он шел с востока; по его словам, если эти фасолины посадить, то из них вырастет дом. Но Джонатан никогда не пробовал сделать это, и вообще он уже долго даже не заглядывал в мешочек. Пока все идет удачно, думал он, лучше всего не трогать амулеты и не забавляться с ними.

Джонатан сердито прервал свои воспоминания и повернулся к Дули.

– Так, значит, он был большой любитель сыра, твой дедушка? – спросил он.

– Да нет, намного больше он обожал яблочные пироги. Вообще-то он ел всякие пироги, но сыр – только с яблочным, и он заимствовал сыр только тогда, когда сам сидел на мели. Но он платил, господин Сыровар. То есть он всегда оставлял что-то взамен. Он говорил мне, что всегда можно позаимствовать что-нибудь у других, но нужно оставлять что-то взамен. Тогда, если ты не съел все, что взял, ты можешь принести это обратно и взять то, что оставил. А за сыр дедушка оставил одну интересную штуку – она называлась “осьминог”. Он был замаринован в стеклянной банке. Его принесли с собой торговцы с верховьев реки. У дедушки было много таких штук; одного осьминога он подарил моей маме, которая до сих пор хранит его, хотя никому не говорит о нем – боится, что его украдут.

Джонатан строго взглянул на Дули и хотел было что-то сказать, но передумал. Дули, вне всякого сомнения, видел банку с замаринованным осьминогом, которая долгие годы стояла у Сыровара на камине, и с помощью своей богатой фантазии выдумал эту историю. Но, как ни странно, Джонатан на самом деле не знал, откуда у его отца появился этот осьминог. Дули же в любую историю ввязывал своего деда, словно пропускал цветную нитку по краю гобелена – она проходит через все картины и появляется то тут, то там, исчезает в одном узоре и тут же показывается в другом.

– Жаль, что у меня не было с собой этих часов, когда за мной гнались страшилища, – сказал Дули. – Но они теперь у чародея-гнома из Темного Леса. Дедушка был просто счастлив, когда отдал их.

– Почему? – спросил Джонатан. В этот момент они остановились прямо под деревом, на котором в неудобной позе восседал Профессор Вурцл с покрасневшим от натуги лицом.

– Эти часы были настоящим проклятьем. Их приходилось все время заводить. Если они останавливались, только один человек мог завести их опять. А если его нельзя было найти, то не с кем было даже поговорить, потому что все вокруг застывали как статуи. И вы, и я, и кто угодно – все застыли бы как деревья, дожидаясь, пока этот человек не запустит их вновь.

– И кто же это был? – спросил Джонатан. Но когда он задал свой вопрос, он уже знал ответ.

– Это тот человек, чье лицо было изображено на корабле эльфов, – сказал Дули. – Именно такое же лицо было и на тех карманных часах, я уже говорил это.

Дули, Джонатан и Ахав посмотрели вверх, на дерево, на котором застрял Профессор.

– Ты что, не можешь слезть, Профессор? – спросил Джонатан.

– Увы, застрял. Ветки раскачались и с двух сторон зажали мою ногу, я не могу теперь освободить ее.

– Он хочет сказать, что дерево не отпускает его? – спросил Дули.

– Похоже, что так, – кивнул Джонатан. – Почему бы тебе не влезть наверх и не освободить Профессора и его оружие, чтобы мы поскорее отправились в путь, до того как вернутся эти тролли?

Дули залез на дерево и помог Профессору вытащить из ветвей ногу, после чего все поспешили к плоту. Дули нашел на берегу обрывок цепочки в несколько звеньев и взял ее с собой – очевидно, она принадлежала троллю, который потерял ее, когда удирал. И хотя она была вся сальная и отвратительно пахла, Дули прибил ее к мачте в качестве трофея. Когда они двинулись в путь, уже наступили сумерки, но они решили не бросать якорь до тех пор, пока не отплывут как можно дальше от леса троллей.

Глава 5

Ахав дрейфует на плоту

Почти два дня ушло у путешественников на то, чтобы доплыть до Города У Высокой Башни. Утром второго дня на завтрак они ели хлеб, корочка которого начала приобретать зеленоватую окраску, и еще открыли кувшин с клубничным вареньем, залитым сверху воском. Профессор Вурцл любезно заметил, что воск не пропускает внутрь разную там “органику” вроде плесени. Дули решил, что Профессор говорит о жучках, и подумал, что крышка кувшина, если ее закручивал не совсем уж остолоп, прекрасно предохраняет от каких бы то ни было жучков. Следовательно, заявил он, воск положили в кувшин для того, чтобы есть его вместе с вареньем. И капли варенья придают ему вполне неплохой вкус.