Олег Авраменко - Грани Нижнего Мира Страница 17

— Прошу прощения за мою вспышку, молодые люди. Я совершенно выбит из колеи. Меня всегда бесила та бесцеремонность, с которой Мэтр вмешивался в судьбы отдельных людей и целых народов, оправдывая свои действия заботой о благе всего человечества. Однако на сей раз он, похоже, превзошёл самого себя. Решил, так сказать, напоследок громко хлопнуть дверью. Я понятия не имею, чтó он замыслил, и не берусь гадать, чем всё закончится, но одно знаю наверняка: ни за какие сокровища мира я бы не согласился поменяться с вами местами. Вы оказались между молотом и наковальней, и помоги вам Бог… если Он вообще есть на свете. Вы многое пережили за последние полгода, но на этом ваши испытания вряд ли закончатся. Боюсь, это были только цветочки…

«…А какие будут ягодки, тот ещё вопрос», — думала я, лёжа в уютных объятиях мужа. И время для ребёнка сейчас явно неподходящее. Во всяком случае, нам следует подождать ещё год, до истечения срока завещания Мэтра. Тогда наше положение станет более определённым, и…

Хотя, с другой стороны, это ничего не изменит. И через год найдутся не менее веские причины, чтобы отложить мысли о детях до лучших времён. Так можно откладывать из года в год, из десятилетия в десятилетие, и даже обещанной нам долгой жизни может не хватить, чтобы дождаться тех самых лучших времён. Если бы все люди заводили детей только тогда, когда они полностью уверены в своём будущем, человеческий род давно прекратил бы своё существование.

Под влиянием этих мыслей я привела в действие заклинание, нейтрализующее противозачаточные чары. Владислав, конечно, почувствовал это и сразу понял, чтó я сделала. Он не стал ни о чём спрашивать, он вообще не стал ничего говорить, а просто начал действовать.

Глава 4

Сиддх. Восставший из ада

Раскрыв глаза, Сиддх увидел над собой серый, местами покрытый плесенью потолок, на котором плясали багровые отблески горевших где-то поблизости факелов. Он лежал навзничь на неровном каменном полу, раскинув в стороны руки и широко раздвинув ноги. Воздух был сырой и затхлый, отчего он чувствовал позывы к кашлю; его тело закоченело от пробиравшего до костей холода.

С некоторым усилием Сиддх принял сидячее положение, машинально убрал с лица длинную прядь волос и обвёл мутным взглядом просторное сумрачное помещение. Судя по царившей здесь сырости и отсутствию окон, это было какое-то подземелье, возможно очень глубокое. Место на полу, где он только что лежал, было исчерчено линиями заключённой в круг пентаграммы; в концах всех пяти её лучей стояли каменные чаши, в которых пылало алое пламя. Когда в глазах Сиддха перестало туманиться, он разглядел поодаль жертвенник с выпотрошенным тельцем грудного младенца, рядом с которым растянулись ниц на полу семь фигур в чёрных балахонах. Но они кланялись не жертвеннику, а пентаграмме, вернее, сидевшему в её центре человеку…

«Получилось! — мелькнуло в мозгу Сиддха, который начал понемногу соображать. — Я снова на Гранях».

От резкого движения головы на его глаза вновь упали волосы — длинные, тёмные, прямые. Он поднял руку, чтобы убрать их, и только тогда заметил, что она у него не сильная и мужественная, как было раньше, а маленькая, изящная, с нежной ладошкой и тонкими пальчиками.

Сиддх опустил глаза и увидел на своей груди два маленьких бугорка, прикрытых зелёной тканью одежды. Скользнув взглядом вниз, вдоль гибкого стана, он обнаружил, что одет не в костюм с брюками, а в платье с многослойными юбками. Его наряд, довольно роскошный, был основательно потрёпан и выглядел весьма неряшливо: очевидно, прежняя обладательница этого тела последние несколько дней провела не в самых комфортабельных условиях.

Сиддх закатил юбки, открыв своему взору худенькие ножки в изодранных чулках и башмачках на низком каблуке. Подобрав юбки до самой талии, он обнажил поросшую редким тёмным пушком нижнюю часть живота. Главный признак, который свидетельствовал о его принадлежности к мужской части рода человеческого, отсутствовал напрочь. Зато присутствовал другой признак — чей девственный вид, вкупе с худобой ног, неразвитостью таза и слабой выпуклостью груди, свидетельствовал о том, что сей признак принадлежит (вернее, принадлежал) очень молоденькой девушке. Желая убедиться в реальности происходящего, Сиддх опустил руку и легонько провёл пальцем по промежности. Ощущение, которое он испытал, было довольно странным, но в целом приятным.

«Да, — подумал Сиддх; мысли его наконец обрели ясность и чёткость. — Теперь я женщина».

Фигуры в чёрных балахонах по-прежнему лежали ниц, не смея поднять головы. Сиддх медленно встал на ноги, расправил платье и сделал несколько осторожных шагов, внимательно прислушиваясь к своему новому телу. Оно было сильное, здоровое и, что немаловажно, обладало врождёнными колдовскими способностями. Правда, способности эти были значительно слабее инквизиторских, но в сочетании с мастерством Сиддха и его неограниченным доступом к энергетическим ресурсам Нижнего Мира, они представляли собой грозную силу.

Убедившись, что тело подчиняется ему, а колдовские способности находятся под контролем, Сиддх отложил выяснение всех менее важных частностей на потом и обратился к распростёршимся ниц фигурам:

— Встаньте! — Голос его оказался неожиданно тонким, чуть ли не писклявым, и прозвучал чересчур громко. Гораздо сдержаннее он добавил: — Встаньте, верные слуги.

Фигуры зашевелились и робко поднялись с пола. Но полностью выпрямилась только одна из них, а шестеро других стояли сгорбленные, низко склонив головы и молитвенно сложив на груди руки. Все они были мужчинами в возрасте от двадцати пяти до сорока лет. Самый старший — тот, что выпрямился полностью и который наверняка был среди них главным, широкоплечий шатен с типично кельтскими чертами лица, глядел на Сиддха с восторгом и благоговением.

— Приветствуем тебя на Гранях, прекрасная госпожа! — торжественно произнёс он и отвесил низкий поклон. Шестеро его товарищей поклонились ещё ниже, едва не ударив челом о землю. — Мы твои преданные рабы.

— Вы хорошо поработали, — сказал Сиддх. — Повелитель не забудет вашей усердной службы.

Все шестеро чёрных магов вновь поклонились. Старший при этом попятился к жертвеннику, взял большую фарфоровую чашу, которая стояла рядом с выпотрошенным младенцем, и почтительно подступил к Сиддху.

— Не соблаговолит ли прекрасная госпожа испить свежей кровушки?

Сиддх утвердительно кивнул, но принимать чашу не спешил. Он оценивающе глядел на мужчину и про себя поражался тому, какой тот огромный — нависает над ним, словно скала. Да и все его товарищи великаны, как на подбор… Лишь с некоторым опозданием Сиддх сообразил, что это не они большие, а он маленький, и его новые органы зрения воспринимают мир в других масштабах, нежели те, к которым он привык.