Павел Комарницкий - Дева дождя Страница 17

Ржавые лейки душа лениво исторгали тёплую воду. Встав под вялые струйки, Алексей первым делом напился, раскрыв рот и жадно глотая пахнущую ржавчиной воду, и наконец оглянулся, ища глазами того, кто осмелился заговорить с ним.

– Ты не оглядывайся, – невысокий жилистый парень лет под тридцать, стоявший рядом, старательно тёр голову ладонями (мыла в здешних краях работягам, как уже понял Алексей, не полагалось). – Новенький?

– Как посмотреть, – криво усмехнулся бывший сержант. Лично ему казалось, будто он уже провёл в этом Скривнусе целую вечность.

– Да чего смотреть, – хмыкнул парень, – видно на глаз… Не обломали ещё тебя.

– А тебя? – не удержался Горчаков.

– А меня Жека зовут, – собеседник старательно тёр себя под мышками.

– Алексей, – помедлив, сообщил Горчаков.

– Лёха, стало быть… Ты вот что, Лёха… Лезь в первую попавшуюся ячейку, лишь бы не с краю и непременно в среднем ряду. Остальное беру на себя.

– Лады, – подобрался бывший сержант. Похоже, разговор действительно будет интересным.

Душевые рожки разом прекратили исторгать воду, заурчали утробно.

– Всем на выход! – проревел фаянсовый истукан.

…

Солнечные лучи отражались от полировки стола, отчего на потолке дрожали размытые солнечные зайчики. Марина ещё раз огляделась – надо же, какая уютная кафешка… и ни одного пьяного…

– Да, для Нуль-Москвы вполне ничего, – согласился с невысказанной мыслью Йорген. Марина уже успела понять, что эти двое читают мысли в её голове столь же свободно, как она сама субтитры, ползущие по экрану телевизора. Странно, но удивления не было. После всего уже увиденного… какие мелочи, право!

– Это вовсе не мелочи, – Агиэль уплетал пирожные с заварным кремом, запивая горячим какао из обычного гранёного стакана. – Тебе тоже предстоит научиться.

– Я готова, – девушка слабо улыбнулась, отставив чашку кофе со сливками, заказанную для неё Йоргеном.

– Ну не сейчас же, – герр рыцарь улыбнулся в ответ, отпивая свой кофе – чёрный, как гудрон – мелкими глотками. Улыбка у него была примечательная, кстати – мужественное, даже где-то суровое лицо словно озарялось изнутри потаённым светом. Одной такой улыбки в сочетании с прочими внешними данными будет довольно, чтобы как минимум половина студенток их альма-матер пошли за этим мужчиной хоть в воду, как крысы за неким гаммельнским крысоловом, промелькнула в голове Марины посторонняя мысль…

– Что ты знаешь о мире? – внезапно спросил Йорген.

– В смысле? – Марина захлопала глазами.

– Его интересует космогоническая картина мира, как ты её себе представляешь, – тоном доцента заявил Агиэль, смачно откусывая от следующего пирожного изрядный кусок.

Девушка вздохнула. Ну что ж… В чужую игру со своими правилами не лезут. Раз надо, значит, надо. В конце концов, внезапный экзамен – родной брат студенческой сессии…

– Наш мир образовался в результате Большого Взрыва, – неизвестно отчего Марина решила начать с глобального. Йорген и Агиэль переглянулись.

– Ну, так оно и было.

– Во-от… В результате этого взрыва образовались галактики, а в них звёзды. А у звёзд планеты…

Мальчик прыснул смехом, мужчина улыбнулся.

– Всё это, безусловно, очень интересно. И абсолютно бесспорно. Как таблица умножения. Но сейчас речь зашла о другом…

– Йорик, позволь мне, – Агиэль провёл ладонью над столом, и на гладкой полированной поверхности возник из ничего лист белой бумаги. Следующим движением мальчик извлёк из воздуха семицветную шариковую авторучку.

– Вот смотри, – рука Агиэля летала, споро расчерчивая бумагу цветными линиями. Рисунок здорово напомнил Марине схему электронных уровней в атоме, кою не так давно пришлось изучать. – Вот это Энроф, или, если тебе так понятней, Плотный мир. Нулевой уровень, он же основной.

Марина кивнула, принимая к сведению. Энроф так Энроф, но можно и Плотный мир. А также нулевой, он же основной уровень. Понятно, как теорема Ферма, она же Пифагора…

Мальчик снова прыснул смехом, в глазах плясали озорные искорки, и опять Марина не удержалась – улыбнулась в ответ. Если суровое лицо Йоргена улыбка красила необычайно, то и без того очаровательная мордашка Агиэля в данном случае могла вызвать у любой нормальной женщины – если она не совсем уже конченная стерва, начисто лишённая материнских инстинктов – острое желание обнять, прижать к сердцу и расцеловать… Мне хорошо с ними, вдруг осознала она. Мне с ними хорошо и спокойно – впервые с того страшного дня… И всё у нас получится.

Они улыбались ей, мальчик и мужчина. И она улыбалась в ответ.

– Ты нам тоже понравилась, Марина, – ладонь Йоргена накрыла её собственную. – Элора не ошибается в выборе. И ты права – всё у нас должно получиться.

…

Железный короб источал холод, проникавший, казалось, до самых печёнок. Потолок ячейки был покрыт тонким слоем ржавчины, однако стенки в нижней части и пол отполированы до блеска телами узников. Сколько их было здесь до него? И куда вообще деваются из этого клоповника души, по идее бессмертные? То, что они не пребывают здесь вечно, Алексею было ясно с самого начала – иначе адскому предприятию не требовалось бы пополнение…

– Лёха… – прозвучал совсем рядом громкий шёпот. Горчаков оглядел своё узилище и обнаружил, что звук исходит из щели, образовавшейся на стыке кое-как приваренных друг к другу листов. Удивляться не приходилось – за всё время пребывания здесь бывший сержант привык, что окружающие вещи сработаны не то что без любви и старания, но откровенно "для врага", как называют такую работу русские люди.

– Слушаю, – приблизив губы к той же щели, еле слышно произнёс Алексей. Он заметно волновался – как-никак, а это был первый человеческий разговор, с того самого момента, как Горчаков оказался в этом вертепе.

– Ты вот что… Прежде всего, надо не уснуть, как свет погаснет… Повторяй за мной и запоминай… Наизусть запоминай, и всё время шепчи, покуда сон не одолеешь…

Голос в щели был тороплив и жарок. Алексей старательно повторял за ним слова заклинания-молитвы, стараясь намертво впечатать в память – неизвестно, удастся ли ещё поговорить и когда… Принудительный сон, как и принудительный труд, был ещё одним здешним проклятьем. Как только багровое небо, похожее на сырое мясо, чернело, все разом погружались в холодное небытие, точно под наркозом, чтобы утром так же одновременно проснуться и начать новый бессмысленный трудовой день.