. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ) Страница 17

Минута. Другая. Серые тени были совсем близко; солнце почти полностью скрылось за головами дюн. Острон и Адель стояли неподвижно, не глядя друг на друга, с мечами наперевес, чуть поодаль темнела фигура дяди Мансура, и он один смотрел на восток.

Оазис молчал, а потом вдруг взорвался гомоном растревоженного улья. Острон улыбнулся, услышав громкие голоса: люди вразнобой призывали своего бога, пока их разрозненные выкрики не слились в единое сильное "Мубаррад".

-- Мубаррад! -- закричал он, вскидывая ятаган и бросаясь вперед.

-- Мубаррад! -- услышал он за своей спиной голос Аделя.

Первый же одержимый был сшиблен с ног мощным ударом, и Острон не замешкался со следующим: враги быстро окружили его со всех сторон. Он еще видел, как дядя Мансур помог Сафир подняться на ноги, пользуясь тем, что очень скоро вокруг них стало полно сражающихся нари, и никто из безумцев не попытался добраться до девушки. Значит, Сафир в безопасности... ну, в относительной.

Сражаться, думая только о себе, оказалось куда проще. Не было необходимости думать о том, что у тебя за спиной, потому что за твоей спиной только другие одержимые... в лучшем случае, союзники-нари, тоже занятые дракой. Его ранили в предплечье, но легко, и Острон не заметил бы вовсе, если бы теплая кровь не напитала порванный рукав бурнуса. Второй раз чужой клинок зацепил его за живот, и если бы Острон не успел вовремя отклониться назад, возможно, все было бы куда хуже. Резкое движение спасло его и лишь оставило прореху в рубашке да царапину на коже.

Сколько времени прошло, он не понимал. Песок обагрился кровью, без умолку кричали люди, лязгало оружие. В очередной раз уворачиваясь от мощного удара сверху, Острон заметил Аделя, окруженного сразу тремя безумцами, но прийти ему на помощь все равно не смог бы. Только бы самому выжить и не получить раны серьезнее последней. Одержимые и впрямь обычно напрыгивали на врага и пытались оглушить еще в прыжке; впрочем, если успеть отпрянуть в сторону, расправиться с безумцем было не очень сложно, главное -- это занести клинок ровно за секунду до того, как он приземлится рядом.

Дышать было трудно. Он чувствовал, как понемногу тяжелеет ятаган; осознав это, попытался пробраться к своим, туда, где громче всего были выкрики "Мубаррад!". Внезапно огромная тень закрыла небо.

Острону потом было очень стыдно вспоминать тот острый приступ страха, который он пережил: до того все одержимые, которых он встречал, -- впрочем, и большинство нормальных людей тоже, -- были ниже его. Фигура с двумя грозно блестящими клинками надвинулась на него чудовищной громадой, и Острон машинально вскинул ятаган, готовый рубить, хотя был уверен, что с такой тушей ему не управиться.

Туша неожиданно ловко скользнула под лезвием летящего на нее оружия, выпрямилась уже где-то сбоку и громко рявкнула над ухом Острона:

-- Мубаррад! Спокойно, мальчик, я не безумец.

Острон еще поворачивался, чтобы вновь взглянуть на говорившего и убедиться, что ему не померещилось, но огромной фигуры уже не было. Он успел углядеть высверки клинков далеко, где-то в самой гуще бешено визжавших одержимых, а потом обнаружил, что вокруг него стоящих на ногах врагов уже нет, и только бойцы нари ходят между телами, проверяя их, и иногда вскидывают мечи, чтобы милостиво оборвать жизнь умирающего.

Один из них подошел к Острону и заглянул в его лицо под оборванным хадиром.

-- Ты чужак, -- сказал он. -- Это ваши верблюды прибежали в оазис?

-- Наши, -- выдохнул Острон, чувствуя непреодолимое желание обо что-нибудь опереться. -- Мы спешили, как могли, но все равно не успели до заката.

-- Это неважно, вы все равно предупредили нас вовремя.

Нари снялся с места, больше не обращая внимания на Острона, и легкой рысцой устремился дальше, туда, где еще шла драка; Острон подумал было, что ему тоже следует присоединиться, но он обнаружил, что у него дрожат от усталости колени.

Только тогда он понял, насколько трудный день был у него самого.

***

Племя Яфран действительно было многочисленным, и его бойцы оказались неплохо вооружены. Четверых чужаков немедленно проводили в оазис, где уже были установлены шатры, между которыми суетились женщины и бегали дети. У небольшого озерца они увидели богатый шатер, на пороге которого сидел древний старик и курил трубку, будто и не было никакого сражения еще полчаса назад.

-- А, чужаки, предупредившие нас об атаке, -- сказал он, когда они подошли к нему. -- Мир вам, добрые люди, и да пребудет с вами милость Мубаррада. Садитесь, прошу, и расскажите, отчего вы путешествуете лишь вчетвером.

Дядя Мансур опустился на предложенный коврик первым, следом за ним почти упала обессилевшая Сафир; Острон и Адель переглянулись, прежде чем сесть по обе стороны от девушки.

Темное, будто вырезанное из дерева лицо старика никак не менялось, пока дядя Мансур подробно рассказывал о нападениях безумцев. Острону, признаться, было и не до него: он боролся с охватившей его сонливостью. Ноги гудели, царапину на животе мерзко жгло. Сейчас бы в теплые шкуры в темной юрте и спать, спать...

-- К этому нельзя относиться легкомысленно, -- вырвал его из дремы голос старейшины Яфран, который назвался Кахидом. -- Наше племя многие годы кочует на самой южной границе, и мы в прежние времена бывали в Тейшарке и Залмане. Мы помним, что это означает. Одержимых будет становиться все больше и больше, и нигде от них не будет спасения, ни здесь, ни на севере. Что-то пробудило темного бога.

-- Мы можем рассчитывать на вашу помощь? -- прямо спросил дядя Мансур.

-- Да, -- кивнул Кахид. -- Да, хотя, быть может, мы немногим в состоянии помочь вам. Сегодня отдыхайте. Наши люди поделятся с вами припасами. Мы обсудим это дело и решим, что же предпринять.

Острон слушал вполуха; когда до него дошло, что прямо сейчас никто ничего решать не собирается, все его существо настроилось на долгожданный отдых. Он поднялся на ноги и поплелся следом за дядей, даже не найдя в себе сил помочь Сафир: кажется, ее под руку вел Адель. Перед ним была спина дяди, прямая и строгая, будто дядя целый день трубку курил на коврике перед юртой, а не бегал по пустыне вместе с ними. Этот старик двум парням форы даст, мутно подумалось Острону. То есть, ему самому и Аделю. Кажется, с годами пустыня только закалила его и сделала совершенно непробиваемым.

Лишь возле самой юрты, которую для них заботливо установили другие нари, Острон вскинулся: сонливости как не бывало. В тени толстой пальмы стоял огромный мужчина, на полголовы выше него самого, -- а Острон был одним из самых высоких парней своего племени, -- широкоплечий, буйволоподобный детина в видавшем виды бурнусе.