Игорь Горностаев - Норик Страница 17

«Это страшно: падай, теряй сознание», — требовательно зудели мысли под черепной коробкой. Но Мастер взял за плечо и помог перешагнуть порог. Даже два порога. Один — невидимый, который был глубоко внутри.

Ни лекарь, ни аптекарь не понадобились. Учитель Дэн мог дать семь очков вперед любому из здешних коновалов, в конце-концов — оптик он, или кто? — так что речь шла не о дороговизне лечения. Просто Мастер сам разбирался, как побеждать болезни.

Ученик часто слышал его наставления. «Никогда не ешь мясо больной птицы или зверька. Ибо в нём нет силы. Бессилие с мясом может попасть в тебя, и сам лишишься здоровья. Бессилие передается от животного и через комаров, и через блох и клопов. Потому нам нужна чистота. Маленький и никчемный комар может обессилить великого человека. Есть надо мясо сильных животных. Их сила будет питать и твою силу.»

Яссока уложили в кровать, к ушибу приложили тряпку, смоченную в охлажденном, двойной очистке вине, настоянном на травах Загородных гор. Травы с тех гор — сильны необычайно. Терастения, что на равнине человеку по колено — там вырастают в рост. Вот только сборщики трав долго не живут: лысеют, слепнут, покрываются язвами и умирают.

К вечернему чаю юноша вполне пришел в порядок. Телом. А вот мысли путались. Наверно из-за удара по голове случилась временная потеря памяти.

«Что я знаю?» — Спрашивал себя молодой человек. И отвечал: «Мастер Оптик учит людей. Он учит жить своими силами, не обращаясь к магам, волшебникам и чародеям. Он объясняет, как справится с малыми бедами, такими как Смертный Ливень или тарлинги, и бедами большими, среди которых бесстрашно, наравне с Князем-Голодом числит и Радугу с ее семью орденами. Мастер ходит по стране, городам, селеньям и раскрывает людям возможную жизнь среди свободной от нечисти земле. А я хожу с ним. Пока я один из учеников. Потому что во мне нет колдовских способностей.» При этом, что такое тарлинги, Радуга и Смертный Ливень Яссок вспомнить не мог. Были слова, но они ничего не обозначали.

Господин Уфсанек на вечерний чай пригласил странных людей. Причем каждый из них по отдельности смотрелся вполне добропорядочно и обыденно, но вот все вместе… Тут были мукомол с сыном, пришедшие прямо с мельницы (они переоделись в чистое и почти не ношенное, но…), мясник, выделяющийся среди остальных тяжелым лоснящимся лицом и кряжистой фигурой: ни дать ни взять — гном-великан лишенный бороды, двое крестьян, легко узнаваемые по старомодным, до пят, плащам, сшитым из не менее чем десятка кусков разноцветной материи. Были тут и чиновник из канцелярии градоначальника — красный с малиновым сюртук на серебряных пуговицах; и приказчики из торговых рядов — щегольские усики, завитые над паром чубы; и сослуживцы господина Уфсанека — зеленые камзолы с салатовыми обшлагами. Вербовщики.

Император платил своим солдатам крохи, однако одежда и еда была. А что еще человеку нужно для счастья? Зато по окончании акта можно было получить надел или должность. Но всё одно: не охотно шла молодежь в легионеры. Для наборного уговора и нужны вербовщики. Не каждый сгодится: нужны люди, которые не только завлекательно расскажут о прелестях воинской жизни, но и правильно составят конр-акт (на пять годков) или супер-акт (на десять лет). Может показаться — легкая служба в вербовшиках? Ну, там где население бедное, либо очень темноё — то да. Но набранные там и выбывали сразу по причине увечий. Либо по причине гибели. За городских (из ремесленников либо приказчиков) отчисляли вербовщикам не в пример щедрее.

В целом, очень разноцветная компания из пятнадцати человек собралась на чай к господину Уфсанеку. Только людей, следует отметить.

Яссок чувствовал себя, как говориться, «не на своей кобыле». Мастер Оптик был хорошим оратором, но сегодня молодой ученик не мог выстроить золотую проволоку речи. А без неё все ухищрения оратора выглядели пустым набором образов. И даже риторические приемы, которыми еще вчера Яссок восхищался и старался запомнить — выглядели для него ныне натянуто и несколько пошловато. Почему?

Говорил Дэн то же самое, что и других городах и селеньях. Так же ярко и агрессивно.

Как только все налили степной чай из водяной «рубашки» печи и кинули в него по кусочку коровьего масла, как только сделали первый общий шумный одновременный глоток и важно отдулись, и только потянули руки за угощением, стоящим на клетчатой скатерти, как Мастер Оптик громко провозгласил:

— Возглашу то, что знаете сами. От Радуги нет пользы. Кончилась давно польза та, которая дедов наших и отцов с ней примерила. И твари те, что остались в лесах наших, что летают над дорогами нашими, что живут под полями нашими — не иначе как по наущению Радуги выжили.

Зачарованно глядя на ритора мужчины не глядя тащили со стола в рот вываленные в меду крендельки, запивая чаем.

— И что-то никто не видел младенца в одноцветном плаще вылезающим на свет из утробы матери своей. И никто из магов не пришел ни к одной из женщин наших во младенчестве детеныша человеческого и не изрек: вот будущий маг, вот кошель во взращение его. Кто из вас слышал о случае таком? И ни у одного из только что родившихся не было мозолей на ладонях. Мозоли являются миру и Господу потом.

А сколько детей умирает? И мы уже за благо почитаем, когда дитё человеческое умрет сразу по рождению своему: а так корми его, пои, ухаживай, рассчитывай на кусок хлеба с жареным мясом в старости, а он раз — да и умер. Там эти думают, что так легко: еще нарожают. Ага! А то, что беременная последние месяца и первые месяца по рождению дитяти — работник совсем никудышный? Кто ее кормит? От нее порой вреда больше, чем пользы в эти дни — никого не волнует то, окромя хозяина и мужа. А сколько умирает при родах? А?

А вот пропажа харчей: это как объяснить? Конечно, последние — никто не забирает. Но вот — был целый мешок зерна, утром приходишь, а он — не тугой, как вечером. Как это? Никто взять не мог, всё под замком, ключ под подушкой, мыши не бегали, мешок не прогрызли. А потом, по весне, — приходится идти к ним и покупать недостающее для посева. Это как?

Крестьяне, мукомолы и мясник радостно ёрзали на своих местах. В сельских общинах такое вступление имело обычно ещё больший успех. То, о чем предпочитали или не говорить вовсе, либо только с близким родственником в чистом поле — господином Дэном оглашалось громко и прямо. Открыто и откровенно. Но — с недосказанностью. Ни слова об Епископате или Императорской власти. Но по весне за зерном шли именно в церкви. А откуда там зерно появлялось?

На правах хозяина Уфсанек робко задал вопрос: