Светлана Тулина - Страшные сказки для дочерей киммерийца Страница 17

— Хьям, Унзаг! Быстро в деревню, узнать, по какой дороге они уехали! Барух, Зерхал — напоить лошадей! Но не досыта! Быть готовыми к немедленному выступлению и долгой скачке! Эххареш, отступников сюда, немедленно!

Конан молча наблюдал за действиями асгалунского короля, до глубины души потрясённый его неожиданной активностью. Закарис действовал вроде бы верно. Действительно, из Дан-Маркаха вело четыре дороги. Первая — та, по которой они только что приехали, на Асгалун. Вторая — в сторону Либнанского нагорья и дальше, на Кирос и Гхазу. Третья — вдоль южной границы Шема, на Анакию. И, наконец, четвёртая — вдоль побережья до устья Стикса и далее, через границу. Четвёртая дорога была самой неприятной в смысле преследования с политической точки зрения, так как до границы было буквально арбалетной стрелой подать. И, выбери беглецы эту дорогу, догнать их на территории Шема не представлялось бы возможным. Дорог четыре, и перекрестье их хорошо утоптано во всех четырёх направлениях, с первого взгляда даже опытному следопыту вряд ли удалось бы точно определить правильное. Самое логичное — допросить очевидцев. И поить до отвала разгорячённых дорогой коней в преддверии возможной погони тоже не следовало. И допросить провинившихся солдат, непонятно за каким Нергалом отпустивших девочку с посторонней старухой, тоже следовало самому военачальнику.

Всё было, вроде бы, правильным. И сам Конан, наверное, поступил бы точно таким же образом и отдал бы точно такие же распоряжения. Вот только…

Вот только голос его не срывался бы от отчаянья, и не было бы такого откровенного ужаса в его расширенных глазах…

Толком допросить стражников, определить степень вины каждого и раздать соответствующие наказания не удалось — запыхавшийся Хьям прискакал чуть ли не одновременно с приближением Эххареша и его подневольных спутников.

— Мой командор! Они ускакали на восток!

— По коням! Живо! А с вами — яростный взгляд асгалунского военачальника полоснул не справившихся со своим заданием охранников не хуже боевого бича, — после разберусь!

Закарис рванул по восточной дороге так, словно за ним гнались все демоны самой нижней преисподней Зандры. Конан смог догнать его лишь на четвёртом или пятом полёте стрелы. Киммериец был растерян, и потому начинал слегка злиться. Пока ещё только слегка.

— Эрлих забери твои потроха, ты не хочешь мне объяснить, что происходит?

Закарис обернул к королю Аквилонии посеревшее от напряжения лицо. Прохрипел:

— Потом! Когда догоним! Я тебе всё объясню!

Мощные руки его продолжали бессознательно понукать Аорха, который и без того, казалось, мчался уже со скоростью не ветра даже, а хорошего урагана. И именно это лучше любых слов убедило Конана воздержаться от дальнейших расспросов и резко вогнать пятки в бока собственного жеребца. Нахор всхрапнул от ничем не заслуженного оскорбления действием и обошёл Аорха на полкорпуса. Полуобернувшись в седле, Конан рявкнул:

— Шевелитесь, черепашьи дети!

Так рявкнул, для порядка скорее, и без того отлично зная, что его драконы если и отстанут, то не намного. А если отстанут асгалунцы — не велика потеря. Не слишком-то они, похоже, хороши в ратном деле. Во всяком случае, ни один из аквилонских гвардейцев не позволил бы вот так запросто какой-то посторонней старухе…

Конан и сам не заметил, как к нему вернулось хорошее настроение. Быстрая скачка на него всегда так действовала, ещё с молодости. А что касается не совсем понятного поведения Закариса… что ж! Он ведь сам обещал всё объяснить, как только догонят они этих горе-похитителей. Подождём. Тем более, что вряд ли ждать придётся слишком долго. Посудите сами — долго ли сумеет удирать по ровной дороге от хорошо тренированных воинов на хорошо обученных бойцовых лошадях отряд, по словам незадачливых охранников состоящий почти исключительно из женщин и юнцов? Тем более, что вместо благородных коней у большинства из них под седлом неуклюжие и не слишком торопливые пустынные горбачи, а руководит отрядом дряхлая старая развратница?

Конан почти благодушно расслабился в седле, наслаждаясь стремительностью движения.

— Мы не будем заезжать в город? — спросила Атенаис, когда стало ясно, что они выворачивают на окружную дорогу, тянущуюся вдоль невысоких стен Анакии.

— Нет, моя милая.

Лохматые пустынные горбачи шли ровно и быстро, но на удивление плавно, на них почти не трясло. Да и сидеть между шерстистыми выростами на широких спинах было невероятно удобно — едешь, словно подушками обложенная. Ни спина не болит, ни ноги — для них даже есть специальная кожаная подставочка! Вроде стремян на лошадях, но гораздо удобнее. За целый день такой езды Атенаис почти совершенно не устала, а на лошади она уже к полудню растрясла бы все косточки и отбила бы себе всё, что только можно. Нет, что ни говори, для длительного путешествия горбачи гораздо приятнее лошадей.

Вот только пахнет от них ещё отвратительнее…

— А а где мы остановимся на ночёвку? — Атенаис смотрела на светлый камень городских стен, вызолоченный закатными лучами. За Анакией плодородных зелёных холмов больше не было — там начиналась ровная степь, переходящая в нагорье, по краю которого и шёл южный караванный тракт Шема.

Нийнгааль покачала прекрасной головой — её прическа совершенно не растрепалась за целый день пути, и как только ей такое удается! И засмеялась невероятно прекрасным хрустально-прозрачным смехом:

— Нет, моя милая. Мы не будем останавливаться на ночёвку. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы твой венценосный отец догнал нас не позднее завтрашнего утра!

И они засмеялись — уже обе. И на этот раз Атенаис почти удалось повторить хрустальную прозрачность смеха высшей жрицы Деркэто.

Нет, она не питала иллюзий — о том, чтобы стать ей настоящей жрицей Деркэто, не могло быть и речи. Отец никогда не позволит. Да и не особенно-то хочется, если уж быть до конца откровенной.

Отец, конечно же, их догонит. Рано или поздно. Но лучше попозже… И, конечно же, когда он их догонит, полученная ею трёпка окажется просто ужасной. Её наверняка выпорют. Чтобы выбить всякую дурь — отец ведь не поверит, что она вовсе и не собиралась становиться какой-то там жрицей. Конечно же, ей ни под каким видом не дадут более общаться с прекрасной Нийнгааль. Надо, кстати, ещё придумать, как уберечь саму Нийнгааь от страшного отцовского гнева… Он, слава Митре, отходчивый, но ведь по запарке и насовсем пришибить может! Вернее всего будет просто отвлечь его внимание и перевести весь гнев на себя. Да, похоже, порки избежать не удастся. И не только порки… Наверное, её потом вообще запрут в башне под неусыпным надзором служанок и рабынь. Отберут подаренные украшения и наряды. Кобылу тоже, наверное, отберут. И седло… Седло жалко. Может быть, если отец будет в особо пакостном настроении — даже отправят с усиленным эскортом обратно в Тарантию.