Когда мир изменился (СИ) - Перумов Ник Страница 18

Как там чертил Парри, этот ворчливый старикан? Руна Познания, силы нездешние и заповедные, какой пафос!..

Однако нелепая, вычурная и пафосная руна сработала на удивление хорошо. Прямо в воздухе возник голубоватый росчерк, двинулся, расширяясь, замерцал, охватывая воткнутый в землю можжевеловый ствол.

От посоха в землю потянулась масса тёмных линий, донельзя похожих на корневую систему, словно сухая лесина собралась врастать и зеленеть.

И по этим призрачным корням в можжевельник вливалась сила. Вливалась, несмотря на всю свою недоступность. Тянулась вверх давно засохшими и сжавшимися капиллярами, касалась изнутри коры, поднималась ещё выше, в причудливый комель, напоминавший мёртвую голову.

Удерживать руну оказалось больно, кончики начертивших её пальцев обжигало, жар поднимался по фалангам к ладони — магия требовала свою цену.

Трава возле посоха быстро желтела и жухла, на глазах высыхала, распадаясь невесомой чёрной пылью. Тёмный круг быстро расширялся, и они с Аэ невольно отступили, сперва на шаг, потом ещё на один, потом на два…

Пролетавшая птичка с ярко-красной грудью словно натолкнулась на незримую преграду, забила крыльями, едва выровнялась и в панике метнулась обратно. Коричневатая лягушка с лихорадочной поспешностью скакала прочь; всё живое бежало, кто не успевал — обращался в такой же прах, что и недвижная трава.

— Нет!

Пепел взлетел вокруг ступившего в него Кэра, пальцы стиснули можжевеловый ствол, сейчас горячий, словно металл из горна — Фесс едва выдержал. Рванул вверх, что-то хрустнуло, лопались тёмные связки, опадали, рассеивались.

Ствол можжевельника почернел. Кора с него сошла, дерево сделалось гладким и тёмным, но всё равно было видно, что некогда оно было живым кустом.

Оставшийся круг мёртвой травы, однако, менялся на глазах. Сквозь пепел к свету устремились тонкие изумрудные ростки, разворачивались листья, вверх тянулись стебли. Уродливая рана на глазах закрывалась, словно тёмный посох вытянул из неё всё, что мешало расти и цвести.

Подобие мёртвой башки на вершине посоха, однако, почти исчезла. Вместо неё теперь появился заострённый кол, словно подготовленный для достойного оголовья.

Вместо пепельно-серой мёртвой земли ярко-ярко зеленел теперь радующий глаз овал; трава на нём поднялась чуть ли не вдвое выше, чем рядом.

Аэсоннэ глядела на всё это широко раскрытыми глазами.

Кэр подбросил посох, вновь поймал — мёртвое сделалось живым, впитав в себя… что? Убил — и воскресил. Высосал яд? Открыл дорогу новому?..

Фесс осторожно попробовал одно из старых своих заклятий, ещё ордосских времён. Он вспоминал имена Древних Эвиала, имена Тёмной Шестёрки; тогда он держал в руке ритуальный кинжал с их изображениями, капал на него эликсир; теперь хватило просто мысли. Сила отозвалась — не то, чтобы совсем послушно, но куда лучше, чем прежде.

Старая магия работала. Хотя имена Тёмной Шестёрки, Древних Богов Эвиала, правивших им, покуда не явились Ямерт и его присные — прозвания эти, Зенда и Дарра, Сиррин, Аххи, Шаадан, Уккарон — не могли ничего значить здесь, в новом мире.

Если, конечно, мир этот был и в самом деле новым.

— Аэ!.. Ты уверена, что это не Эвиал?

Драконица вдруг смешно наморщила нос, втягивая воздух. Скорчила гримаску.

— Магия совсем другая. Горькая.

— Да, горькая… Но, быть может, она просто изменилась? Мы же как-то выбрались… откуда выбрались? Но до сих пор не знаем, что это было…

— Я знаю, что я знала. Но… потом всё как-то так завертелось… Вчера не вчера, сегодня не сегодня, завтра не завтра — времена смешались все. А потом этот вот мир.

— Мир как мир, — огляделся некромант. Осторожно поставил посох — не начнёт ли убивать всё вокруг себя на земле? — но нет, трава спокойно зеленела, и даже какая-то пёстрая бабочка уселась отдохнуть на его остром навершии. — Небо голубое, солнце жёлтое. Воздухом можно дышать, воду можно пить, а местного козла можно зажарить и съесть. Сила странная, ну так что ж теперь, «горькая» — значит, «горькая».

— Мир как мир, — согласилась драконица. — Оно-то и странно.

— Чего ж странного?

— Мы попали в жуткий катаклизм. Всё горело и рушилось, время сошло с ума, всё, всё — один сплошной ужас, — взор Аэ заледенел, она глядела в одну точку. — А потом вдруг раз! — и появляется этот мир, и я падаю в него, и… и всё.

— Ну да. Нам повезло, — Фесс старался, чтобы слова звучали уверенно и спокойно. — Попался нормальный мир. Мы целы. Мы живы. А что смутно помним — так у меня тоже такое случалось, когда в Эвиал угодил.

Драконица только вздохнула и пожала плечами.

— Странный мир. Странный у тебя теперь посох. Странное всё. Что мы будет тут делать? Куда направимся? Для дальних странствий мы не подготовлены.

— Всё будет хорошо, — некромант смотрел на потемневшее дерево. Оно, казалось, жило сейчас своей собственной жизнью — под гладкой поверхностью гуляли токи силы, посох вобрал в себя чужие жизни — и тотчас вернул их обратно.

— Мне не нравится, когда на пути из ничего возникают магические предметы, — заявила Аэсоннэ.

— И я с тобой совершенно согласен. Но, если нам его и подбросили, значит, есть тот, кто подбросил. А если кому-то мы уже интересны, значит… для нас найдётся настоящее дело.

Юная драконица несколько мгновений смотрела на него, глаза меняли цвет — с янтарных через сплошную черноту к сияющему серебру, и обратно.

— Ты ничему не научился, — вдруг сказала она.

— Отнюдь. Мы в неизвестности, и, если уже успели стать для кого-то врагами — то это хорошо. Неизвестность тем самым уже не неизвестность.

— Ох. — Она покачала головой. — Что ж, пожалуй, пора мне взлететь, оглядеться — может, что и увижу.

Серебристые крылья развернулись, упёрлись в воздух, драконица устремилась ввысь светлой молнией. Кэр остался один, если не считать тёмного посоха.

Некромантия — это не только и не столько простое выкапывание трупов с приданием им жуткого подобия жизни. Когда-то, давным-давно, старый Даэнур, декан факультета малефицистики (сиречь злоделания), учил, что их искусство — взаимодействие живого с мёртвым. Взаимная защита, удержание границы меж двумя мирами. Не только мёртвые способны тревожить живых, живые тоже вполне себе способны доставить неприятности мёртвым.

Он осторожно очертил вокруг себя круг. Круг Отражения — в своё время ему именно так удалось поймать жуткую многоногую тварь, из тех, что вызвали страшную эпидемию в Ордосе; тварь куда страшнее и вредоноснее ххоров, призрачных вампиров, питавшихся последними эманациями души умирающих.

Да, тогда они с Даэнуром славно поработали. И он, и ректор Анэто… Чародеи, светлые и тёмные, стояли плечом к плечу, вместе боролись с чёрным мором; это было доброе время, несмотря ни на что.

Круг Отражения возникал словно сам по себе. Да, сила здесь «горька», но зато нет правила одного дара и никакого отката. Бери, некромант, придавай форму, какую нужно, твори, рази, если надо — упокаивай, или, напротив, поднимай!..

Тогда, в Ордосе, он поймал в ловушку Круга Отражения призрачную тварь. Теперь чертил его вокруг себя — однако почему-то не мог завершить.

В силе чего-то недоставало.

«Стой, стой, что ты несёшь?! Как может „в силе“ чего-то „не доставать“?! Сила всегда полна и самодостаточна, в ней просто не может возникнуть „недостачи“!»

Он потряс головой, досадливо морщась.

Сбился где-то, наверное. Что-то забыл.

Он попробовал ещё раз. Формула, инкантация, жест. Мыслеформа. Сила заполняет предназначенные ей вместилища, но при этом словно целая свора котов вцепляется когтями ему в спину.

Небось не забылись те самые ритуалы, с чёрными котятами…

Некромант глухо зарычал сквозь стиснутые зубы. Что я делаю не так?!

Он повторял заклятие раз за разом, добиваясь предельной чёткости каждого компонента — до тех пор, пока, весь в поту, не убедился, что в силе действительно чего-то не хватает. Она просто не наполняла определённые ей конструкции, не заходила в приуготовленные вместилища. В ней отсутствовало то, что должно было зайти и наполнить.