Ткущие мрак - Пехов Алексей Страница 18

– Отзови эту тварь! Живо!

– Спишем нападение на моего друга на ваше удивление. – Шерон как ни в чем не бывало улыбалась. – Сиор, вы не выглядите глупцом. Если мой друг умрет, я сочту это оскорблением, и тогда…

Свинья тяжело шагнула вперед, и в зале стало еще более тесно.

– К тому же вы забываете, что, если он умрет, в моих руках появится новый слуга и….

– И она заставит его сожрать твое лицо, – ухмыльнулась Лавиани, готовясь в любой момент использовать талант, чтобы спасти Пружину, стоит лишь треттинцу напрячь мышцы плеча.

Шерон, уперев локти в стол, сплела пальцы в замок, положила на них подбородок, словно задумалась над задачей.

Солдат, на лбу которого выступила испарина, покосился на неподвижную гору мертвого, но живого мяса и осторожно убрал клинок от Тэо, а затем и вовсе вложил его в ножны. Его товарищи с большим сомнением сделали то же самое.

– Прекрасно, – одобрила Шерон. – Продайте лошадей.

– Мы можем взять их и так. – Сойка решила озвучить очевидную вещь.

– Можем. Но они, полагаю, купили их за свои деньги. И подобная потеря довольно сильно бьет по кошельку. Зачем нам, чтобы эти люди вспоминали нас плохим словом?

– Они все равно будут.

– И все же – дай им хорошую цену. И за упряжь не забудь.

– Мои монеты не бесконечны, девочка, – проворчала та, но стала отсчитывать серебряные марки, думая о том, что в Рионе опять придется обчищать карманы какого-нибудь дуралея. Денег и вправду оставалось совсем немного. – Я делаю это только из-за хорошего отношения к тебе. Не терплю, когда мной командуют.

Треттинцы смотрели на это со злостью, но свинья, которой надо было сделать лишь несколько шагов, чтобы оторвать людям ноги, принуждала вести себя разумно.

– Вы помните, что должны передать лейтенанту, сиор? – Шерон одним движением брови приказала свинье отойти.

– Извинения. – Солдат не отвел взгляда от мертвого зверя. – Шерон из Нимада спешит в Риону.

– Это было глупо, – наконец сказала Лавиани, решив, что нет смысла орать. – Глупо. Тупо. И недальновидно.

Городок остался позади, и вечерний тракт был пуст. Тэо и сойка ехали на собственных лошадях, Бланка расположилась на лошади Шерон, сразу за указывающей.

– Ты вообще хотела их убить, – напомнил акробат.

– Ну и убила бы. В первый раз, что ли?

– А еще трактирщика. А еще мясников и всех, кто видел нас на улице. Перестань, – попросила Шерон. – Я осознаю последствия сделанного.

– Да неужели? Мало того что они могут отправить за нами погоню, так еще и когда новость дойдет до окружения герцога… Тебя будут искать. Никто не желает некроманта у себя под боком.

– Возможно.

– Не «возможно», а точно. Что ты вообще задумала?

– Слухи летят быстрее птиц. Ты права. И Мильвио будет знать, где мы.

– Так это все ради Фламинго?! Я уже говорила, что поступок глупый?

– А еще ты говорила, что мир велик и шансов встретить Войса немного. Я это изменила.

– Но ты ведь помнишь, что тебя ищет карифский герцог? Теперь он получит информацию, где ты.

– Значит, надо быть осторожными, пока не приедет Мильвио.

– Проще сказать!

– Дело сделано, Лавиани. Я выбрала. Пусть тебе это кажется глупым, но лучше так, чем годами ждать новостей. Мы все способны за себя постоять. А если герцог мало-мальски разумен…

Сойка фыркнула.

– Арбалетный болт прекрасно лечит проблемы некромантии. Приберегу «а я тебе говорила» для подходящего момента, который, без сомнения, наступит. И довольно скоро.

– Если, конечно, кто-то поверит свидетелям, – подала голос Бланка. – Велика вероятность, что скептики решат, что солдаты напились или сговорились.

– Поэтому я оставила свинью «жить». На какое-то время. Пусть все желающие убедятся.

Лавиани поежилась, покачала головой, сплюнула и буркнула:

– Рыба полосатая. Вы сведете меня в могилу своими идиотскими поступками.

И ей никто не посмел возразить.

Глава четвертая

Облако

«Канционе д’ачайо» говорят мастера фехтования Треттини, что означает: «песнь стали».

«Канционе д’ачайо» говорят тому, кто пришел в зал первый раз. Ибо он желает ее услышать.

«Канционе д’ачайо» говорят тому, кто стал мастером. Ибо он может ее петь.

«Канционе д’ачайо» говорят, когда закончился поединок, если он был прекрасен искусством. Ибо сила песни стали в ее красоте, эффективности и наследии школ.

«Канционе д’ачайо», прощаясь, говорят тому, кто погиб в бою. Ибо он ушел, создавая ее.

– Сюда? – с сомнением спросил Вир.

Бард с лютней на широком ремне, в цветастом плаще, расшитом серебристой нитью, с удивлением посмотрел на внезапно заговорившего незнакомца.

– Это вопрос? Что это за странный язык, парень?

Мысленно кляня себя, ученик Нэ улыбнулся как можно более дружелюбно.

– Дурная привычка разговаривать с самим собой.

Бард, дагеварец с почти сросшимися бровями, чуть рыхлый, хотя в его теле чувствовалась большая сила, растянул губы, и тонкие усы над его еще более тонкой верхней губой от этого действия повторили улыбку.

– И вправду дурная, савьятец. Люди разные, и кого-то это может напугать. Двинутых головой никто не жалует, а в Лоскутном королевстве так и вовсе считают таких отмеченными шауттами. Сейчас в демонов стали верить гораздо больше, чем раньше.

Он, качая головой, пошел дальше по поднимающейся в горку улице, к лавке, торговавшей музыкальными инструментами. Скрылся в ней, перед этим еще раз оглянувшись на Вира.

– Сюда? – снова повторил тот.

Светляки молчали. Они часто не считали нужным повторять советы, которые давали. А совет был таким:

– Времени у тебя не так уж и много, – сказал скрипучим голосом Гром нынешним утром.

Вир, свесивший ноги с карниза в пустоту над старым грушевым садом, остановил движение колокольчика, обдумывая то, что услышал.

– Времени до чего?

– До всего. До жизни. А может, до смерти. До того, что уже случилось.

– Не понимаю.

Смех.

– Ты учишься. – Голос Катрин показался необычайно серьезным, и стоило прозвучать первым словам, как смех стих, словно некто задул свечу. – Быть тем, кто ты есть. И многого не поймешь еще долго. Этому нельзя научить, это нельзя объяснить. Оно идет от твоего сердца, от тех поступков, которые ты совершишь, и от твоей совести. Мы – лишь их выражение. Воплощение.

– То есть, – подумав, произнес Вир, – мои способности, то, какими они станут, зависят от того, как я буду поступать? Хорошо или плохо? Если плохо, я, например, смогу… ну… летать. А если хорошо, то поджигать взглядом врага?

– Ты не сможешь ни летать, ни поджигать взглядом, – терпеливо ответила Катрин. – Потому что ты не великий волшебник.

– И не сойка.

– И не таувин. Ты просто мальчик, что звонит в колокольчик. Мальчик Вир и пока еще… никто. Полетишь ли ты или упадешь, зависит не от нас, а от тебя. – Она ощутила его беспокойство, так как Вир вспомнил слова Нэ: «Лети или разбейся в лепешку». – Мы все прошли через это в разное время. Все звонили в колокольчик, ожидая ответа и того выбора, что предоставит судьба. И девочка, которую теперь ты знаешь как Нэ, тоже.

Вир застыл, открыл рот. Закрыл.

– У Нэ есть татуировки?!

Смех ветерком обвился вокруг башни.

– Ах, мальчик-мальчик. Нельзя рисовать на коже других, не имея собственных рисунков. Так пошло с Шестерых, так и продолжится. Или же закончится навсегда.

Ученик ошеломленно потряс головой. Выходит, что Нэ – сойка и скрывает это? За все время, что он был с ней, она ни разу не обмолвилась о своих способностях, более того, всячески давала понять, сколь неприятно ей слышать о тех, кому пришлось подарить рисунки.

– У нас мало времени. – Этот голос Вир слышал впервые. Низкий, властный, красивый. – Ты говоришь с ним о том, что не важно.