Лекарь-воин, или одна душа, два тела (СИ) - "Nicols Nicolson" Страница 18

Водя пальцем по строкам, я довольно быстро прочел половину страницы.

— Молодец, читаешь быстро, не сбиваешься, — похвалил Герасим. — Считаешь быстро?

— Быстрее других.

— Сложи три раза по три.

— Девять.

— А три раза по девять?

— Двадцать семь.

— А три раза по двадцать семь.

— Извини, отче, не ведаю, мы только до полусотни дошли, — сказал я, хотя знал ответ точно, умножать я не разучился, а демонстрировать знания пока опасно. Хотя, почему опасно? Я все время осторожничаю, как разведчик в тылу врага. А ведь Божье чудо, превратившее меня из умственно отсталого в человека разумного позволяет мне без опаски являть любые удивительные способности, вплоть до пересадки сердца. Но все равно опасаюсь выделяться из толпы. Кто знает, вдруг обвинят в ведьмовстве и на костер отправят, с них станется — оно мне надо? Я же еще не все тонкости местного бытия знаю, пока не имел возможности получить нужные мне сведения за стенами монастыря или за пределами деревни. Вроде и не в заключении, но в свободном передвижении по своему желанию меня ограничивают монастырские правила. Ничего, времени еще впереди много…А много ли?

— Ладно, и то хорошо. Так и быть, в ученики возьму, но знай, я очень строгий учитель. Начнешь проявлять леность или нерадивость, станешь отставать в других науках и в военной справе, прогоню. Заниматься с тобой буду каждый день после обедней тренировки до ужина. С монахами договорюсь, они станут тебя водить ко мне. Не сможешь освоить мое учение, прогоню. Вот тебе мой сказ. Не хочу понапрасну тратить свое время на пустопорожнее занятие. Но если будешь к науке относиться серьезно и прилежно — научу многому. Чему — говорить пока рано, яви свои способности сначала. Не передумал учиться?

— Не передумал, и буду стараться. Обещаю, отец Герасим. Не пожалеете, я свое слово держу.

— Ух ты, какой! Отрадно слышать эти слова. Но и я слово свое держу. Надеюсь, ты крепко усвоил мои условия обучения?

— Крепче не бывает, давайте уже учиться поскорее — очень интересно, что внутри человека находится, как он устроен.

— Ну, что ж, начнем, помолясь. Вот, посмотри для начала эти картинки в умной книжке.

С этими словами отец Герасим вручил мне тяжелый манускрипт, содержавший великое множество цветных рисунков внешних и, главное, внутренних органов человека. Все это я, конечно, знал досконально, и на латыни, но меня поразил сам этот бесценный том в толстом, тисненой кожи, переплете с оригинальным замочком и множеством заклепок из меди, позеленевших от времени. Учение началось…

И ранее были проблемы со свободным временем — монастырское начальство не оставляло его нам, придумывая все новые и новые послушания, а теперь его вообще не стало, все уходило на обучение. Честно говоря, такой ритм мне напомнил мое курсантское прошлое.

Я поступил в артиллерийское училище в 1947 году, стране нужны были молодые военные кадры, ведь на войне потери офицерского состава были ужасными, а им на смену приходили кое-как обученные молодые парни. Опыта набирались уже в боях, правда, исключительно те, кому повезло пережить первые два-три боя. Так вот с момента поступления в училище свободного времени не было совершенно. Гоняли нас офицеры-фронтовики от души, делали из нас настоящих, квалифицированных офицеров-артиллеристов по новым программам подготовки с учетом опыта боевых действий прошедшей войны. Я не роптал и панике не поддавался, просто выработал для себя определенный ритм жизни, и как говорят, мобилизовался по полной.

И сейчас постарался также привести себя в соответствие, что сказалось на качестве обучения. Я мог бы сразу вырваться в отличники, но тогда бы сразу стал бы выделяться на фоне своих товарищей, а мне этого не хотелось. Вдруг они посчитают меня зазнайкой, да и не забывал я, что не так давно был глупышом, и вдруг стану шибко умным, а это может показаться подозрительным.

Самое первое, с чем меня познакомил отец Герасим, как я уже рассказал, стал красочный альбом по устройству человека, проще говоря, анатомия. Я внимательно рассматривал большие рисунки, и диву давался, как точно художник в красках все изобразил. Однозначно рисунки делались с натуры. Обратил внимание, что надписи сделаны на французском языке. Я в прошлом неплохо владел немецким и английским языком, очень плохо понимал французский. Интересно, где Герасим разжился таким альбомом, наверняка стоит он больших денег.

Слушая пояснения Герасима, я автоматически повторял вслух названия органов человека, и за что он отвечает. По завершению занятия Герасим устраивал мне своеобразный экзамен по пройденному материалу. Отвечал без запинки, еще бы путаться, ведь я в медицинском институте учился исключительно на отлично, а потом, сколько лет практиковал. Мне ли не знать досконально анатомию человека? Естественно, бахвальства никакого не проявлял, а отвечал строго на поставленные вопросы, ничего лишнего или дополнительного, стараясь даже повторить интонации Герасима. Моему учителю нравилось, что я проявляю усердие в преподаваемой им науке.

В одно из воскресений Герасим сказал, что заниматься не будем, а пойдем с ним в лес, к одной травнице — надо пополнить запас трав перед зимой. На мой удивленный взгляд он ответил, что мой выход за ворота согласован с отцом Ионой, и он берет меня под свою ответственность, надеясь, что я его не подведу побегом. Какой побег? Куда я побегу? В родное село? Так до него ой, сколько пройти надо. Да, и не собираюсь я никуда бежать, учиться надо.

Вышли через центральные ворота по опущенному специально для нас мосту. Непередаваемо — как окно, смотрящее в прекрасный сказочный сад, открытое настежь человеку после долгого заточения в наглухо закрытую комнату. Мне показалось, что за монастырскими стенами стало значительно легче дышать. Окружающий мир показался красочным. Оно и в самом деле красиво вокруг. Осень покрасила листья окружающего леса в разные цвета. Изменился запах, воздух стал прозрачнее и свежее. Кругом словно пейзаж, перенесенный в реальность волшебным образом (как я в свое время) с полотна импрессиониста — яркое все, цветное, радующее душу и глаза. На вырубке поднялась невысокая молоденькая зеленая трава. На пределе видимости заметил пасущееся стадо коров, точно зная, что среди них есть десяток из нашего квадрата.

Увидел коров, я вспомнил смешной случай из недолгого проживания в деревне. Живущий по соседству с нашим двором дядька Сидор вырастил к моему появлению в селе быка огромных размеров. Как говорила мама, быка Сидор планирует использовать на семена. Сказала бы прямо, будет в деревне племенной бык. В стадо эту гору мяса и мускул Сидор не выпускал, там он выполнял основную функцию бесконтрольно, не принося владельцу никакой пользы. Хозяину не понравился подрыв собственного благосостояния, поэтому привязал быка во дворе к толстому столбу. Кормил и поил животное Сидор обильно, а вот встречи с телками и коровами были очень редкими.

В тот злополучный день большое стадо возвращалось в село. Бык Сидора издавал громкий рев, и пинал лбом столб. В связи с дефицитом внимания со стороны коров, бык порвал цепь, и рванул навстречу мычавшему стаду с весьма внушительной скоростью. На пути быка с распростертыми руками встал Сидор. Наивный человек. Животное, ослепленное желанием основного инстинкта, смело хозяина, да так удачно, что он оказался сидящим на его спине, лицом к хвосту.

Свалив одну створку ворот, бык унесся к стаду. Что там проходило в дальнейшем, я не знаю, но домой Сидор вернулся в изрядно изорванной одежде.

Вот радость, за два с небольшим года, я первый раз вышел за ворота, и увидел, что происходит за стенами монастыря. Как после долгого сна проснулся — внутри все такое серое, мрачноватое. Ведь нам даже на стену подниматься не разрешается, не знаю, почему. Наверное, для соблюдения конспирации — чтоб мы не получили и где-либо не разболтали по недомыслию лишнюю информацию об устройстве фортификационных сооружений. Да, понимали монахи в деле защиты информации. Модели угроз, правда, не разрабатывали, но они их и так знали, на собственной шкуре прочувствовав, или кожных покровах прежних поколений служителей Бога. А за мощными стенами да защитным рвом совсем другая жизнь, природа вовсю старалась заявить о себе, словно бы сравнивала свою девичью красоту с мужской силой и твердой потенцией монастырских стен.