Сто страшных историй - Олди Генри Лайон Страница 18

Он умолк и молчал долго. Я не выдержал первым:

– Молю вас, Иссэн-сан! Просветите скудоумного! Что в моих рассуждениях было ошибкой? Это поможет мне в дальнейшем избегать подобных просчетов!

Казалось, старик только и ждал моей просьбы.

– Вам известно, в чем заключается суть обряда сэгаки? Его смысл, назначение?

– Если я ничего не путаю, – я пожал плечами, – обряд, по моему скромному разумению, проводят с целью накормить и утихомирить голодных духов – и отправить их на новое рождение.

– Накормить и утихомирить, – со значением повторил Иссэн. – Отправить на новое рождение. Только вот на новое рождение умиротворенный дух должен отправиться сам, доброй волей. Это не ссылка, Рэйден-сан, а новое рождение – не Остров Девяти Смертей. Сила и власть тут бесполезны, а угрозы приносят скверный результат. Духу нужно помочь встать на этот путь – молитвой, приношениями, ласковым словом, утешением, заботой о нем. Помочь, но не заставить. Как вы сами думаете, поможет ли духу успокоиться и вернуться в естественный круг рождений и смертей угроза боли и наказания?

Уши мои вспыхнули двумя фонарями.

– Нет, Иссэн-сан. Скорее, наоборот. Простите мне мою бестолковость!

– В другой ситуации ваше решение могло бы оказаться верным. Но не в случае с голодным духом, захватившим чужое тело. Обряд кормления должен хотя бы на время унять неизбывный голод гаки, укротить его злость, напомнить духу обо всем хорошем, что было в его человеческой жизни, о добрых делах и счастливых мгновениях… Надо, чтобы гаки отверг свою природу и захотел возродиться в человеческом теле.

– Вам известны добрые дела старой Котонэ?! Когда и с кем она была счастлива?!

С меня в этот момент можно было писать картину: «Дознаватель Рэйден делает треугольные глаза». Толковый художник озолотился бы!

Настоятель едва заметно улыбнулся.

– Вы преувеличиваете мою осведомленность. Я ничего не знаю о жизни Котонэ – кроме того, что вы сообщили мне в письме. Но у любого человека есть в жизни радостные эпизоды. У нее ведь были родители? Она же не сиротой росла? У нее есть дети – по меньшей мере, сын. Был муж. А значит, был родной дом, детство, свадьба, рождение детей… Даже если в чем-то я ошибусь, бо́льшая часть этих воспоминаний позволит духу Котонэ вернуться в радость и свет ее прошлого. Надеюсь, вкупе с искренней молитвой и приношениями это подтолкнет Котонэ покинуть тело сына – сначала чтобы вкусить подношений, а затем вернуться на круг перерождений. Но для этого нам нужно ее посмертное имя. Без него обряд будет неполным.

Я понурился. И как же мне узнать ее посмертное имя, если угрозы недопустимы?

– Вероятно, мне стоит проявить к ней сочувствие?

Настоятель кивнул.

– Для начала дам ей чего-нибудь поесть, – развивал я мысль. – Прямо сейчас. Пообещаю позже накормить ее досыта, а затем – освободить. Заверю, что никакого наказания не будет. А взамен ей нужно всего-то назвать свое посмертное имя.

Эх, угрозами было бы куда проще! Вслух я этого, разумеется, не сказал.

– Теперь вы на правильном пути, Рэйден-сан, – настоятель тронул меня за плечо. – Но запомните: вам нельзя лгать. Не обещайте ничего, чего вы не собираетесь или не сможете исполнить.

– Я понял, Иссэн-сан! У вас остался рис? А сливы?

3

«Клянусь честью самурая!»

– Дайте! Дайте мне! Скорее!

Пленник мигом пришел в себя, едва до него донесся запах вареного риса, приправленного малой толикой водорослей. За дюжину шагов учуял! Это все гаки. Голодный дух еду за десять ри[21] унюхает. На сей раз Мэмору очнулся целиком: и духом, и телом, так сказать – телом Мэмору и духом Котонэ. Первородный дух самого Мэмору гаки, похоже, затолкал куда поглубже и наружу не пускал. Это у него получалось куда лучше, чем в свое время у Иоши: когда упрямый мальчишка захватил тело жирного монаха, дух Нобу все же иногда брал верх, хоть и ненадолго.

А если б гаки еще и грамоту о фуккацу получил, как хотел…

Мэмору, конечно, мерзавец еще тот – родную мать голодом морить! Но я ему не судья. А вот гаки – это уже по нашей части. Духам мертвых, голодные они или сытые, не место среди живых.

Особенно – внутри живых.

– Дайте! Дайте!

Он забился, задергался в путах птицей, угодившей в силки. На миг мне почудилось, что крепкая веревка сейчас не выдержит: лопнет с громовым победным треском, а гаки, обезумев от голода, бросится на меня. Хорошо, если ограничится только рисом, который я ему несу!

«…с ним едва справились четверо крепких мужчин…»

«Съест ведь! Живьем съест и косточки обглодает!»

– Успокойся.

– Дайте! Скорее!

– Это я тебе несу. Тебе.

– Да! Мне!

– Тебе. Никому другому.

– Больше никому! Мне!

– Не дергайся. Рис рассыплешь.

Я присел перед ним на корточки. На удивление, разносчик сразу угомонился. Ну, да, просы́пать, зря растранжирить вожделенную еду – что может быть хуже? От идеи кормить связанного при помощи палочек я отказался сразу. К счастью, в бездонной котомке святого Иссэна сыскалась плоская деревянная лопаточка. Уж не знаю, для чего она была нужна настоятелю, но для кормления гаки подошла отлично.

«Кормление голодных духов? – мимоходом пришло в голову. – Если так, обряд уже начался. Вот, кормлю.»

– Знаю, знаю, – приговаривал я, отправляя в ненасытный рот одержимого очередную порцию. – Есть очень хочется. Голод мучит. Вот, подкрепись, я ж не зверь, я понимаю…

Еще б я не понимал! Сам бы сейчас от риса не отказался. И от слив. Что дали, то бы и слопал.

Мэмору ел жадно, давясь и поспешно сглатывая. Как бы настоятельскую лопаточку не сгрыз! Кадык на горле одержимого дергался так, словно вознамерился прорвать тонкую кожу. Я и оглянуться не успел, как рис закончился.

– Еще! Еще еды!

Хоть бы поблагодарил для приличия. Ну да, дождешься от гаки благодарности!

– Будет, будет еще.

– Когда?!

– Скоро. Совсем скоро.

– Скорей!

– Ты только скажи мне посмертное имя Котонэ – и получишь еще.

– Имя? Какое имя?!

– Посмертное имя твоей матушки Котонэ.

– Котонэ? Так я и есть Котонэ! Давайте еду!

Дух забылся? Выдал себя? Понял, что разоблачен, и перестал притворяться?

Конец ознакомительного фрагмента.