Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Хранитель Силы Страница 18

— Погоди, погоди, — он на миг оживился. — Говорила… Забыл, как зовут. Негр?

— Мавр!

Василий Егорович снова впился в него взглядом и стиснул губы, едва видимые в щелке под усами.

— Сколько же тебе лет? — спросил сквозь зубы.

Из телевизора иногда вырывался хрипящий звук, но тогда экран начинал мигать.

— Много. Пожалуй, больше, чем тебе, папа. Но ты не суди по годам. Давай на руках потягаемся?

— А, это ты с Юркой тягался?

— Было дело…

— Хороший он парень был, Юрка, — на мгновение загоревал тесть. — Ей все чего-то надо было, стихи там, поэзия… Слушай, как тебя… А где мы встречались? Что-то мне лицо знакомо…

— Не знаю… Может, Томила фотографии показывала? Они много снимались…

— Верно, на карточках видел… Только ты там черный такой…

— Загораю с весны до осени. У нас тепло, солнце, — он уж начал подготовительный разговор. — И нам надо спешить, можем на поезд опоздать…

Василий Егорович перебил резко, с внезапной злостью:

— Зачем ты женился? Я не понял! Какая тебе выгода? Она на зоне. Моя Томилка на зоне! Понимаешь?!

— А что, женятся только по выгоде? По расчету? — осадил его Мавр и добавил. — И еще, Василий Егорыч. Не кричи больше на меня, не привык. Я все-таки генерал…

Нервы у него были изношены, однако совладать со своими чувствами он сумел.

— Извини, — обронил тесть и, подскакав к телевизору, выдернул шнур из розетки. — Не могу понять… Ей-то зачем это надо?

— Генеральша, она и на зоне генеральша, — словами Томилы сказал Мавр. — Ей легче будет сидеть, а мне за нее похлопотать есть основания… А когда отсидит — куда? К тебе в эту нору?

— Верно… Когда на воле есть надежда — сидится дольше, но спокойно.

— Вот, ты же знаешь… К чему такие вопросы? — кроме подъезда хорошо был различим небольшой мостик через речку: если там появятся машины, в запасе остается добрых пять-семь минут…

— Да, генеральша, — после паузы заговорил тесть. — И вот так, за красивые глаза женился?

— Не только за глаза…

— Надо понимать, брак фиктивный?

— С чего ты взял? Она давно мне нравилась…

— Значит, ты у Юрки Томилу отбил? Так получается!

Мавр подошел к верстаку: под стружками лежал недоделанный деревянный протез в форме человеческой ноги — даже пальцы и ногти на них вырезаны с любовью…

Этакая рукодельная зековская работа, но со вкусом и без пошлости.

— Сам подумай, Василий Егорыч. Ну как может старик отбить жену у молодого парня? А мне тогда под восемьдесят было!

Он молчал минуты две, возможно, ругал себя за ворчливость и недоверие, и одновременно продолжал буравить его взглядом.

— Так ты с ней жить собираешься?

— Сначала дождусь из тюрьмы… Слушай, дорогой тесть, давай все детали обсудим по дороге. Сядем в автобус и попылим малой скоростью…

Тот не слушал.

— А если помрешь?

— Во-первых, мне намерено впереди еще сорок пять…

— Хорошо ты себе намерил…

— Это не я — судьба такая… И Томиле еще столько же выпадает. Проживем счастливо и умрем в один день.

— Генерал, в звездах и орденах, а как пацан…

— Вот, а ты говоришь — старик!.. Во-вторых, если умру, жене моей законной я отписал каменный дом на берегу моря, с садом и виноградником, винный погреб с семнадцатью бочками, и в пяти из них — коньяк на выдержке, еще не распечатывал. А еще созревшего разлито в триста сорок две бутылки, пьется лучше, чем Двин.

— Богатый жених…

— Муж! — Мавр постучал пальцем по карману, где лежало свидетельство.

— У тебя что, никого своих нет? Детей?

— Сын рано умер, в пятьдесят девять. Инфаркт…

— Понятно… А ты где служил-то, зятек? — вдруг спросил он. — В каких войсках?

— Во всяких, папа, — отмахнулся Мавр. — Мемуары потом, а сейчас есть к тебе разговор, Василий Егорыч. Скажем так, согласованный с Томилой.

— Ну и что говорит она?

— А чтоб ты сегодня же собрался и поехал домой, в Крым.

— Это как — домой?

— Не оставлю же я тестя в этом бараке?

— Нет, я никуда не поеду, — он помотал головой и потупился. — На свидания буду ходить к Томилке… Черт те куда ехать — в Крым!

— Это же не в Нарым, Василий Егорыч!

— Я и не был там никогда!

— Вот и побудешь…

— Зачем я тебе сдался? Одноногий старик!.. Нет!

— Конечно, ты не подарок, но куда деваться? Не бойся, я тебе работу дам, не в нахлебники пойдешь.

— Какую работу? — спрятал глаза под бровями.

— По специальности!.. Кстати, ногу-то на фронте потерял?

— Тебе какое дело? Где бы ни потерял — новая не вырастет.

Мавр достал письмо, протянул тестю и стал глядеть в окно.

— Читай. И собирайся! Через три часа поезд, а у нас и билетов нема, и как автобус ходит — не знаю.

На мостике было пусто: к лесозаводу шла хозяйственная гравийка и другим путем сюда не попасть…

Василий Егорович долго смотрел в письмо — то ли перечитывал, то ли думал; глаза его как бы вышли из-за прикрытия бровей и нависающих бровных дуг, чуть потеплели.

— У меня тоже вот… Одна-единственная дочка. Женился поздно, почти в сорок…

— Ладно, тесть! Это на потом. Сейчас собирайся!

— А ты на меня не покрикивай! — вдруг взъерепенился он. — Гляди-ка, генерал, командует тут!.. Мне еще протез обуть надо, культю подогнать, облегчить… Вещи собрать!

— Возьми самое дорогое и едем, — мягче сказал Мавр. — У меня плохие предчувствия, поезд без нас — ту-ту… Фотографии, документы… Даже белья не надо. Ну, конечно, инструменты…

— У меня вон два полушубка, валенки, штаны ватные — что, брошу?!

— Зачем тебе в Крыму полушубки?

Он неожиданно засмеялся:

— Томилка пишет, ты можешь похлопотать, чтоб срок скостили? Ты что, и правда можешь?

— Погоди, дед, доберемся до Москвы, похлопочем…

— Какой я тебе дед? — обиделся Василий Егорович. — Да я моложе тебя! Дед… Слушай, а пенсия? Я по старости получаю, все-таки сто десять тысяч…

Бутылка водки стоила уже тридцать. Мавр стал собирать инструменты со стены, а тесть вдруг подпрыгал к окну и, согнув шею, выглянул из-за косяка…

— Атас! Облава!

Ни на улице, ни за изгородью на проселке никого не было, да и мостик с изгибом дороги оказался пустым, но население жилой зоны, эти серые, одинаковые люди буквально летели в сторону промышленной, словно птичья стая, одновременно меняя направление и организованно покидая насиженное место. Бесшумная эта тревога в единый миг всколыхнула все бараки, и уже внизу слышался топот и стук дверей; откуда-то взялись дети — около десятка разного возраста, табун цыганок в пестрых одеждах и даже существо с грудным младенцем на руках. Прошло минуты полторы, и все кончилось, территория зоны была пуста, и лишь следы по свежему снегу, в том числе и босых ног, остались, как строчки письма на чистом листе.