Джон Норман - Рабыня Гора Страница 18

– Нет! – что было сил закричала я. – Нет!

Двое крепких мужчин держали мое левое бедро так, что пошевелиться я не могла.

– Нет, прошу вас! – заглядывая в глаза моему господину, рыдала я. – Прошу вас, нет!

Вот так, беспомощная, привязанная вниз головой к поваленному дереву, я обрела клеймо рабыни Гора.

Вся процедура заняла, наверное, всего несколько секунд. Безусловно, не больше. Наверняка. Но той, кого клеймят, уразуметь эту очевидную истину не так-то просто.

Все дело в том, что секунды эти показались мне невыносимо длинными.

В тело вгрызается раскаленный металл – и секунды кажутся часами. Вот он коснулся кожи – крепко, еще крепче, вот приник, словно целуя, а потом завладел мною без остатка.

Я кричала, кричала без конца. Все ушло – осталась только боль, только эта мука, эта пытка, только раскаленное клеймо, шипя, неумолимо вонзается в кожу, только они, мои истязатели – мужчины. Были настолько милостивы, что позволили мне кричать. Такое одолжение на Горе в порядке вещей: девушке разрешается кричать, когда ее клеймят каленым железом. Но как только отняли от ее тела клеймо, как только оно навеки запечатлелось на ее коже, считаться с ее чувствами мужчины Гора больше не расположены. Теперь снисходительности от них не жди. В общем-то это и правильно. Кто она теперь? Меченая. Это происходит быстро – и опомниться не успеешь. Едва коснувшись кожи, металл впился в нее, проникая все глубже, неумолимо прожигая бедро. Сознание затопила боль. Я закричала. Что со мной делают? Как больно! Раскаленный металл шипел, выжигая на теле прелестную, изысканную рану. Запахло паленым мясом. Моим. На моем теле выжигали клеймо! Как крепко держат – не шевельнуться! Я кричала, закинув голову. А металл все шипел, впивался все глубже, прилегал все плотнее. Я, мотая головой из стороны в сторону, кричала без умолку. Клеймо вошло в тело чуть ли не на четверть дюйма. Они не спешили. Неторопливо, размеренно, аккуратно делали свое дело. И вот раскаленный металл отдернули.

Пахло горелым. Мою ногу уже не держали. Меня душили рыдания. Мужчины осмотрели клеймо. Мой господин остался доволен. Видно, заклеймили меня на славу.

Ушли. А я так и лежу, привязанная вниз головой к стволу поваленного дерева с белесой корой.

Я была просто раздавлена. Боль ослабла. Саднило бедро. Но что значит боль в сравнении со страшным смыслом происходящего! На моем теле – клеймо! Вот что потрясло до глубины души. Я содрогнулась. Застонала. Заплакала. Бедро поболит несколько дней, ну так что ж? Ничего особенного. А клеймо – останется. Боль пройдет, клеймо – никогда. Будет со мной до конца дней моих. Отныне в глазах всех я уже не та, что прежде. Клеймо сделало меня иной. Что оно значит? Подумать страшно. Что представляет собой девушка с таким клеймом на теле? Только одно. Я гнала от себя эти мысли. Попробовала пошевелиться. Ничего не получается. Не выбраться из этих пут. Клеймят только животных! Лежу несчастная, беспомощная. Я – Джуди Торнтон. Блестящая студентка престижного женского колледжа. Самая красивая на младшем курсе, а может, и во всем колледже, не считая единственной соперницы, ослепительной старшекурсницы – антрополога Элайзы Невинс. Я – студентка-словесница, я – поэтесса! Как же случилось, что я здесь, в чужом мире, лежу связанная, с клеймом на теле? Видела бы теперь Элайза Невинс блистательную свою соперницу, посмотрела бы, как низко я пала, – вот посмеялась бы! Еще бы! Как остры мы были на язык, как надменно и высокомерно друг на друга поглядывали, как состязались в красоте, как сражались за всеобщее поклонение и популярность! Да она просто умерла бы со смеху! Я бы теперь и в глаза ей взглянуть не посмела. Все изменило клеймо. На ней нет его. На мне – есть. Даже не будь я связана, теперь потупилась бы под ее взглядом, опустила бы голову, преклонила бы перед ней колени. Неужели просто какая-то картинка на бедре так меня изменила? Да, наверно. Меня передернуло. Вспомнились юноши, с которыми я когда-то встречалась, эти полумальчики, полумужчины, многие из богатых, родовитых семей. Их я терпела около себя – кого как эскорт, кого как поклонников – часто лишь как свидетельство своей необычайной популярности, только бы утереть всем девчонкам носы. Вот бы теперь они на меня посмотрели! Упади я, клейменая, к их ногам – кто-то, наверно, в ужасе бросился бы прочь, кто-то, с лицемерным сочувствием отводя глаза, прикрыл бы меня своим пальто, принялся бы сконфуженно мямлить нечто бессвязно-утешительное. Многие ли из них сделали бы то, чего им на самом деле хочется? То, что, без сомнения, сделают со мной мужчины Гора? Многие ли просто глянули бы сверху вниз и увидели бы меня такой, какая я есть – клейменой? Многие ли рассмеялись бы торжествующе, сказали бы: «Я всегда этого хотел, Джуди Торнтон. Теперь я возьму тебя» – и, схватив за руку, швырнули бы на простыню? Нет, пожалуй, немногие. И все же теперь, неся на себе клеймо, я впервые с невероятной остротой осознала, что за сила заключена в них – даже в мальчишке, не в мужчине, даже не в мужчине Гора, и как ничтожна рядом с ними я. Какой ерундой казалось это прежде и как важно стало теперь. Прежде лишь взгляда, жеста, резкого слова хватало, чтобы указать этим мальчишкам на дверь. Теперь все эти дурацкие взгляды, жесты, протесты их только рассмешили бы. Что ж, они посмеялись бы и делали бы со мной что хотели? А может, как мужчины Гора, сначала наказали бы, а уж потом натешились бы всласть. Отныне на мне клеймо. Отныне я совсем иная. Лежу, привязанная вниз головой к стволу упавшего дерева, и плачу. Клеймо на Горе – символ правового статуса. Свою носительницу оно обращает в вещь. Если на тебе клеймо – никаких прав по закону у тебя нет, апеллировать не к кому. И все же не так страшна социальная ущербность, как психологическая, как разрушение личности. Почти мгновенно клеймо полностью преображает сознание женщины. И я решила бороться. Пусть на мне клеймо, как личность я себя сохраню! Сковывают не те путы, которыми намертво прикручено к дереву мое тело, клеймо – вот что сильнее всяких пут. Ни цепи, ни кандалы, ни железная клетка так не закабалят, как выжженный на левом бедре изысканный, женственный рисунок – крошечный прелестный, напоминающий розу цветок.

А вокруг шумел лагерь. У огня сидели мужчины, резали мясо. Разговаривали. Между ними сновала, прислуживая, длинноногая красавица Этта. Надо мной – дивное ночное небо Гора. Сияют звезды. Взошли три луны. Я лежу, привязанная к стволу, ощущая спиной, ногами гладкую ломкую кору. Пахнет жареным мясом, овощами. Гудят насекомые. Хоть чуть-чуть ослабить бы путы на лодыжках и запястьях! Нет, почти не шевельнуться. Я столько плакала, что щеки покрыла короста подсыхающей соли. Так кто же я теперь? Кем может быть в этом мире девушка, что носит такое клеймо?