Ярослав Коваль - Могущество и честь Страница 18

— Само собой. Иначе нет смысла сражаться. У моей бабки не было шансов добиться своего, но была надежда. У моей матери имелся крайне малый шанс на успех. Она держалась надеждой. И я. Дважды в своей жизни.

— Считая этот?

— Этот станет третьим, если мне и теперь повезёт. Но поклянись, что ты убьёшь меня, если увидишь, что надежда слишком призрачна. Я не желаю попадать в плен. Не желаю становиться объектом торга и козырем в чужих руках. В подобной ситуации моя смерть Солор куда выгоднее, чем плен.

— Почему?

— Тогда господином Солор станет мой сын. От его имени Раджеф, не сковываемый шантажом, сможет управлять полновластно и адекватно ситуации. Свободно.

— Тебе это важнее, чем собственная жизнь?

Аштия взглянула на меня не просто холодно — уничтожающе.

— Да. Судьба Солор для меня важнее, чем собственная жизнь. В нынешней сложной ситуации любая мелочь может сыграть роковую роль. И если есть возможность обезопасить графство от подобной мелочи, то как можно этого не сделать? Что тебя удивляет?

— Уже ничего.

Пару минут мы любовались тающей меж стволов темнотой и молочной белизной безветрия, изливающегося с небес. Вот оно, свидетельство скорого прихода дня. Ещё совсем немного, и станет вполне светло, можно будет отправляться в путь без боязни просмотреть какую-нибудь расщелину или яму.

— Ты по-прежнему остаёшься чужаком, Серт. Как будто специально. Никак не можешь привыкнуть к нашей жизни. Это неправильно. Тебе следовало уже сделать над собой усилие и душой принять наш уклад жизни, как свой. Самому стало бы легче.

— Подозреваю, не получится у меня до конца обымпериться. И когда появятся сыновья, буду называть их именами, принятыми у нас: Алексей, Яромир, Юрий… Почему ты улыбаешься?

— Ты уже думаешь, как назвать сыновей. Значит, веришь в благополучный исход путешествия.

— А во что мне ещё верить? В неминуемую смерть? Тогда я просил бы срочно прирезать себя. Чтоб не мучиться.

— Так зачем же ты спрашивал, каков мой настрой? Таков же, как и у тебя. Единственно возможный для нас. Потому мы и родичи, хотя бы по духу.

Она сунула в мою ладонь пальцы, и я слегка сжал их, холодные, с длинными колкими ноготками. В этот момент я действительно ощущал её родственницей. Сестрой.

— Ладно. Поднимаем спящих, и в путь.

Все вскочили без единого возражения. Тело гудело, и, подозреваю, у остальных дело обстояло едва ли лучше. Но стоило ли обращать внимание на подобную ерунду, тем более в шаге от ступеней, ведущих к смерти? К тому же сегодняшний день не обещал нам безмятежного путешествия. Дальше местность становилась всё более сложной, ноголомной, а темп очень уж хотелось держать прежний. Жить хотели все. Пару раз нам приходилось возвращаться, чтоб обойти непроходимый участок. Это, конечно, вызывало раздражение.

— Ты вообще хоть примерно представляешь, куда мы двигаемся? — уточнил я у Шунгрия потихоньку, чтоб другие не слышали.

— Я-то представляю. А ты, чужак?

— Как раз интересуюсь. Потому что, кажется, уже прочно заблудился.

— Это к вопросу о важности географии в профессиональной деятельности телохранителя.

— Торжественно клянусь, что если выживу, уделю самое пристальное внимание этой науке.

Телохранитель Аштии посмотрел на меня с ироничным сомнением.

Мы обходили пирамидальную скалу, похожую на недообструганную стелу, когда на нас из густой зелени вырвались два пса. Рефлекс сработал не только у меня — в одну собаку улетели два ножа, вторая напоролась на меч. Шунгрий снёс ей голову одним взмахом. Я оглянулся на Аштию — та, выдернув свой кинжал из ножен, стояла в позе, очень удобной для перехвата псины в воздухе. Умеет, сразу видно.

— Дерьмо, — проговорила она. — Дерьмо.

— Нет. Есть ещё шанс, — главный телохранитель стал деловит и решителен. — Серт, бери Аштию, и уходите. Мы постараемся их задержать. Сбить с толку.

— Какой смысл? У них могут быть ещё собаки.

— Сразу видно, какой ты дикарь, Серт. Собак спускают сразу всех, и они идут стаей. Если до сих пор не кинулись и не лают поблизости, значит, у них было всего два пса. Оно и понятно, не так просто везти ищеек в походе. Их везут на сёдлах, и кони быстрее устают… Иди, Аше.

Бледная, с расширенными глазами, женщина остановила взгляд на своём телохранителе.

— Я не забуду этого, Шунгрий. Салеш. Арджуд.

— Позаботься о моей семье, Аше.

— Непременно. И о семьях других тоже… Идём, Серт.

Ужас выморозил меня на какой-то миг и до самого дна моей души. Было что-то невыносимо трогательное в таком спокойном мужестве, в героизме жертвования собой ради предводителя. Ради командира, просто поставленного над тобой приказом свыше, так не жертвуют, это делают лишь для того, кого искренне любят. Любовь своих людей Аштия принимала истинно по-королевски — с благодарностью, но и с осознанием своего полного права на такой дар.

Всего на пару секунд она задержалась, чтоб ответить взглядом на чужую преданность, и дальше мы понеслись с удвоенной быстротой, по камням и купам папоротников, через редкие ручьи, всё вверх и вверх. Нас подстёгивала даже не столько надежда на спасение, сколько уважение к оставшимся. Неправильно, если их поступок окажется бесполезным.

— Я ведь не знаю местности. Шунгрию правильнее было бы меня оставить, а с тобой идти самому, Аше.

— Нет. Шунгрий поступил с пониманием. Ты не умеешь вести себя на допросе. Он попытается сбить преследователей с толку, запутать их, задержать. С тобой же они б сразу поняли, что ты врёшь.

Мне резко расхотелось задавать вопросы. Примолкнув, я лишь подавал Аштии руку, иногда переносил её через расщелины, крупные лужи и полуосознанно прислушивался к тому, что творилось позади. Тишина. Тишина, чёрт побери! Что там с ребятами — не угадаешь. Остаётся только надеяться на лучшее. И молиться за них.

— Надо вот туда подняться, — сказала мне женщина, указывая на вознёсшуюся над нами гору. — Осмотреться, во-первых, и, кроме того, нам всё равно в ту сторону.

— Хорошо. Как думаешь — до них уже добрались?

— Естественно. Поисковых собак никогда не отпускают дальше чем на перестрел. Отойдя дальше, чем положено, они прекратят погоню и будут дожидаться своих хозяев.

— Кто — собаки?

— Да, кто ж ещё…

— Но каким образом такое возможно?

— Дрессировка.

— И магия?

— Отчасти. Почему ты спрашиваешь?

— Да так. Теперь всё понятно.

Карабкаясь по склону горы, я, наверное, ещё чуть-чуть верил и надеялся, что погоня — призрак, что нам не от чего спасать свою жизнь, что как-нибудь всё обойдётся, что псы взялись откуда-то из пустоты, а конники просто привиделись, или пришли сюда не по наши души. Пустые надежды, но они с упорством пробивались к свету и давали о себе знать, как бывает всегда. Веришь в лучшее до самой последней секунды. Пока волны не сомкнутся над головой, и в глазах не померкнет образ мира.