Павел Комарницкий - Исполнитель Страница 18

— А она? Что должна делать она?

Первей чуть помедлил.

— Прежде всего, простить своего отца за то, что он сотворил с ней. А потом… жить.

Пауза. Долгая, долгая пауза.

— Чтобы окончательно рассеять твои сомнения, могу сообщить тебе, что было бы, если бы я не появился. Какое-то время всё шло бы, как сейчас — Оксана оставалась бы девушкой-ребёнком, молодой женщиной-ребёнком, зрелой женщиной-ребёнком… А потом ты закончил бы свой путь на костре, и она осталась бы беспомощным одиноким ребёнком, и участь её была бы очень печальна — ведь аванс счастья надо отрабатывать, а времени у неё не осталось бы. Но хуже всего — этот круг был бы ей не засчитан, и ей пришлось бы начинать всё сызнова. Не веришь?

Колдун внезапно опустился на колени.

— Ты ангел?

— Я?! — Первей изумлённо расхохотался. — Вот это да! Смешнее шутки я и не слыхал, право!

— Тятенька, не выдавай Оксану замуж, — вдруг робко подала голос Оксана. — Оксана не хочет замуж, Оксана хочет играть. Мужчины все плохо пахнут!

— Нет, пани Оксана, это невозможно, — окончательно развеселился Первей. — Такие титьки уже давно должны покоиться в надёжных руках!

Гнедко шёл своим неповторимым, скользящим шагом, баюкающим всадника, словно в колыбели. Первей усмехнулся. Дорога ровная, развилок нет, может, и в самом деле вздремнуть в седле, предоставив инициативу коню? После бессонной ночи так и тянет в сон…

«Родная, отзовись»

«Да, мой рыцарь»

«Как мы сегодня, а? Ты довольна?»

Пауза.

«Кто я, чтобы оценивать, быть довольной или недовольной?»

«Ну не надо, пожалуйста. Не придуривайся хоть со мной. Ты же довольна, я вижу»

Бесплотный смешок.

«Ну ты силён! Я сама себя никогда не видела, а он — видит…»

«Ну не вижу — чувствую, не придирайся к словам. Итак, ты довольна…»

«Да. Да, рыцарь. Вот если бы все задачи были такими…»

«Вот и я о том же. Слушай, ты не могла бы из всех этих уголовный дел выбирать… ну, скажем, не самые мерзкие, а?»

Бесплотный вздох.

«Я понимаю тебя. Ты даже не представляешь, насколько хорошо я тебя понимаю. Тебе было очень плохо тогда, у пани Эльжбеты… Прости, но не в моих силах выбирать Приговоры»

«Жаль… Нет, сегодня положительно хороший день. Я уже и не помню, когда я себя так чувствовал. Слушай, Родная, а ты умеешь петь песни?»

Долгая, долгая пауза.

«Нет, рыцарь. Извини, песен тебе петь я не буду»

Голос смолк, и Первей понял — на сегодня разговор окончен. Обиделась… Да, конечно, как он не сообразил — обиделась. Женщинам вообще свойственно обижаться.

«Не сердись, Родная, я не хотел тебя обидеть»

Молчание. Ответа нет и не будет.

«Знаешь, о чём я сейчас мечтаю?»

Молчание. Долгое, долгое молчание, но рыцарь уже понял — это молчание перед ответом.

«О чём?»

«Я мечтаю, чтобы тебя больше не мучила жажда. Я знаю, что такое нестерпимая жажда, поверь»

Долгое, долгое молчание.

«Спасибо тебе, родной»

Сильный удар привёл Первея в чувство. Он открыл глаза и увидел над собой конскую морду. Гнедко насмешливо фыркнул — ай да хозяин, какой молодец — уснул на ходу и выпал из седла…

Село на взгорке всё утопало в зелени, словно зелёная шапка пены над ендовой с крепким, забористым пивом. Первей усмехнулся — где её теперь увидишь, ендову… Теперь на землях бывшей святой Руси, захваченных Литвой, а позже в качестве приданого отошедшего Польше, везде пьют пиво по немецкому обычаю — из высоких узких кружек.

Копыта коня глухо стучали по пыли. Всадник внимательно всматривался, даже скорее внюхивался — да, тут людям живётся туго. Веяло от села какой-то безысходной забитостью, что ли… Даже на порубежье Руси Московской не было такого — там за нарочитым небрежением хозяйственного устройства всё-таки проглядывала мрачная, угрюмая готовность к ежечасному бою с погаными степняками, то и дело тревожащими селян своими дикими набегами. А здесь… Забор-плетень, не чиненый уже бог знает сколько лет, совсем лёг набок. Может, хозяин пьянь деревенская? А вон ещё забор с дырой, и тощая горбатая свинья с выводком уверенно проникает в брешь, надеясь в густой лебеде и крапиве запущенного вконец огорода отыскать себе наконец достойное пропитание. И хаты все какие-то облупленные, небеленые, во многих местах отвалившаяся глина обнажала плетёный остов халуп, гнилая солома неряшливо свисала с крыш. Такое впечатление, что местные жители решили кое-как пережить лето, но уж к зиме точно всем обществом отойти в лучший мир. Так что сии пристанища сугубо временные, и тратить на них время глупо.

Деревенская корчма выглядела несколько пристойнее, нежели остальные постройки. Лицевая сторона её даже была кое-как побелена извёсткой, а дверь сияла свежим тёсаным деревом. Рыцарь соскочил с коня, привязал поводья к коновязи, толкнул дверь и вошёл внутрь.

В полумраке, особенно густом после ясного солнечного вечера, царящего снаружи, плавали запахи дыма и стряпни — вроде бы жареная гусятина?

— День добрый, хозяин! — окликнул Первей человека в засаленном фартуке, орудовавшего над очагом на пару с растрёпанной бабой неясного возраста и положения — то ли жена, то ли дочь-перестарок, то ли служанка. Человек бросил свою стряпню, подошёл. Точно, жареная гусятина…

— Что угодно пану? — поклонился хозяин.

— Овса моему коню, ужин и ночлег мне самому, — чуть улыбнулся рыцарь. — Как и положено путнику.

Хозяин помялся.

— Не сердитесь, добрый пан, но ужин ещё не готов.

Первей улыбнулся чуть шире.

— Не страшно, хозяин. Я посижу в уголке, выпью пива, а вы пока дожаривайте ваших гусей, и что там ещё у вас есть?

Хозяин комкал свой засаленный передник.

— Прошу прощения, добрый пан, тот гусь не про вас…

— Не понял, — улыбка сошла с лица Первея.

Хозяин смотрел на него затравленно.

— Не гневайтесь, добрый пан. Сюда в любой момент может заскочить наш ясновельможный пан Тыклинский, и горе мне, если на стол ему тотчас не подать горячий ужин. В тот раз он чуть не запорол меня насмерть…

Рыцарь медленно присел на скамейку.

— Он точно должен приехать в это время?

Хозяин тяжко вздохнул.

— Да кто ж его знает. Ясновельможный пан никому не докладает, что у него в голове. Только пан Тыклинский требует, чтобы в любое время дня и ночи в любой корчме на его землях ему подавали горячее, а есть или нет — то пана не колышет…

— Но ведь гусь-то пережарится, сколько ты будешь держать его на очаге?

Хозяин вздохнул ещё тяжелее.

— Придётся жарить другого, а этот… Может, пан рыцарь подождёт часок, тогда я зажарю свежего, а этот пойдёт на стол доброму пану?