Евгений Щепетнов - Ветер с севера Страница 18

Через пятнадцать минут они сидели за столом к офицерской столовой. Вино, пиво – все было выставлено благодарным капитаном, как и великолепные копчености из морской рыбы, подходящие к случаю. Капитан заметно отмяк, и уже не глядел на близнецов как крестьянин на лесного зверя, покушающегося сожрать хозяйских овец.

Герлат сидел задумчивый, пил на удивление мало, ел тоже немного, и через некоторое время вдруг спросил капитана:

– Скажи, нападение ардов в это время года – нормальное явление?

– Хмм…честно говоря – нет – признал капитан – и вообще – корабль похож на ардский, но…не совсем. Такое ощущение, что кто-то из местных рядился под ардов. Только зачем? Слышал я о таких пиратах, но пока что не встречал. Арды в это время года обычно сидят дома, занесенные снегом по самую крышу, какие могут быть пиратские набеги? Если только они застряли где-то на островах у побережья Срединного материка…и это может быть. Грабят впрок, да и жрать ведь им чего-то надо. А весной вернутся домой. Но это только предположение, не худшее, чем любое другое. В общем – спасибо, я отвезу вас туда, куда вам надо, ладно. Но…не шалите, ребята, хорошо?

Магар усмехнулся:

– Это уж как получится, капитан. Если только не заскучаем…

Последние горсти земли. Последний взгляд на то, что составляло радость жизни. Окровавленные руки покрылись коркой грязи и болели. Открылись раны на боку, на плечах и одежда стала мокрой, как если бы на него опрокинули ведра соленой воды.

Встал шатаясь, посмотрел на солнце, скрывающееся за горизонтом и медленно побрел по морскому берегу туда, где мог получить помощь, вылечиться, отлежаться для того, чтобы подумать – кто во всем виноват? И почему все так случилось?

Он не был наивен. Здесь попахивало заговором, и не просто попахивало, а воняло, смердело, несло, как из гнилой помойки! Переворот – вот что это было.

Шаг за шагом, шаг за шагом…хрустит прибрежная галька, першит в горле боль потерь. Не думать, забыть – пока забыть! Окаменеть душой – иначе только смерть. Иначе организм откажется жить! Но нельзя, нельзя пока умирать – месть! Вот что тащит вперед огромное тело, отказавшееся умирать – желание отомстить.

Не так просто оказалось его убить. Река отказалась принять тело, отрезвила, ледяным холодом, сравнимым с укусом змеи привела в чувство, и теперь он здесь – изрубленный, исколотый, но живой. Почти живой. Разве это жизнь, когда ты пережил своих детей? Своих любимых детей… лучше бы они остались в Корпусе, лучше бы не стали лекарями! Проклятая профессия! Проклятый Совет! Добраться бы до Неда. Рассказать ему. Попросить уничтожить эту свору! Нет – потребовать – уничтожить! Ради дружбы, ради памяти сыновей! Жить ради мести!

Шаг, еще шаг…голова кружится от потери крови. Но у него много крови. Если бы он мог отдать ее своим сыновьям! Он бы отдал ее всю, до капли, лишь бы они жили…

Если бы не кольчуга, которую он надел перед тем, как идти в подземелье – он и сам наверное не выжил бы.

Интересно – живы ли Хеверад с Сандой? Если и живы, то завалены таким количество земли, что для их освобождения нужно копать целому полку землекопов. Нет – скорее всего их раздавило. Разве можно выжить под таким весом?

Птица кричит – протяжно, заунывно. Морская птица? Стервятники? Им есть чем поживиться там, на берегу, где подземная река вливается в море. Десятки трупов – знатная добыча. Есть чем попировать.

Город уже спит. Улицы темны, и лишь у богатых домов горят масляные фонари, отпугивающие демонов ночи и грабителей, бледным кругом очерчивающие границу света и тьмы.

Шатающаяся фигура привлекла двух ночных разбойников, они сделали к ней шаг, но…по мере приближения фигура росла, и двое плюгашей вернулись на место, в переулок. А ну как успеет уцепить за глотку своими ручищами? Задавит, как цыплят!

Последние шаги шел на чистом упрямстве, уже не надеясь, что дойдет. Красный туман в голове сменился черным туманом, накрывающим спасительной тьмой. Но упасть, отдаться Смерти нельзя – не для того он выжил, не для того шел сюда долгие ли.

Бух…бух…бух…тихие удары, а показалось – гремит на всю улицу.

Знакомый резкий скрежещущий голос:

– Кого демон принес?! Не дадут поспать старику! Только увидел красивый сон, а вы тут как тут! Болеть надо днем, когда солнце светит…ты?! О Создатель! Держись, да держись же – я тебя не удержу! Сюда, сюда! О боги…ладно, лежи тут. Я сейчас принесу чего-нибудь подстелить – только дверь закрою. О боги, боги – как вы иногда зло шутите! Сейчас, сейчас…выпей вот это…да пей, пей же! Ну! Вот так. Теперь лежи, сейчас я поколдую…

Зеленое свечение…заклинание вязью ложится в пространство, и раненый розовеет, цвет его лица перестает быть таким сине-бледным, как у покойника.

Раны на лице, на голове, на боках, плечах, ногах – везде, где иссекли его вражеские мечи – затягиваются, шрамы грубеют, становятся почти незаметными.

Почти, потому что их все равно видно – слишком они глубоки, слишком велики. Больной засыпает, успокоенный и слабый – большая кровопотеря, плюс активизация сил организма на лечение ран не способствуют бодрости.

Лекарь еще долго сидит, глядя на огромного человека, лежащего возле печи. Лицо старика грустно, маска печали покрывает его резкие, слегка надменные черты.

Собравшись с силами лекарь встает, и кряхтя отправляется в свою комнату. Возвращается с одеялом и не обращая внимания на то, что больной очень грязен и покрыт коркой крови, укутывает его до подбородка, тихо бормоча под нос:

– Ничего, ничего…я и не таких подымал! Беда-то какая…ох, беда. Где же ты бродил все это время? Ладно…завтра поговорим. Мне тоже надо отдохнуть. Стар я, понимаешь ли. Все считаю себя молодым, а чуть поколдовал, и все – ноги трясутся. Спи, и я посплю.

Лекарь, шаркая ногами, уходит, и в комнате воцаряется тишина.

В окошко, в щель между занавеской и стеной заглядывает красная луна, будто хочет узнать – жив ли тот, кто выжил вопреки судьбе, тот, кто должен был отправиться на небеса, но почему-то задержался в этом мире.

Раненый спит, и его широкая грудь тихо подымается вверх-вниз, и только так видно, что этот полутруп на самом деле еще жив.

Лучи солнца прорвались через щель, в которую не так давно заглядывал любопытный взгляд красной луны и ткнулись в веки разметавшегося на полу человека. Он зажмурил глаза сильнее, потом открыл их, снова зажмурил, отодвинувшись в сторону от солнечных пик, оперся на локоть и осмотрелся вокруг, будто не понимая, где он находится.

Впрочем – скорее всего и не понимал, потому что узнавание пришло к нему через несколько секунд, с болью, с тяжкими воспоминаниями, с теми картинками, что будут стоять перед его глазами всю оставшуюся жизнь.