Марк Даниэль Лахлан - Фенрир. Рожденный волком Страница 18

Рядом послышались голоса.

— Офети, почему ты такой жирный?

— Потому что каждый раз, когда я трахаю твою жену, она угощает меня орехами.

— Да это просто пароль и отзыв!

— Как я рад видеть тебя живым, дружище!

Послышались смех, хлопки по спине, затем начались расспросы: что с кем случилось, кто погиб, кто еще жив.

— Нас пришло сюда двенадцать и уйдет двенадцать. Честное слово, вся армия может расходиться по домам, мы возьмем этот город сами.

— Ты нашел девушку?

— Да, только не успел об этом сказать.

— Значит, ее нет.

— Значит, нет.

— Зато мы привели с собой доброго купца с запасом вина. Купец, иди знакомиться.

— Леший, слуга вашего сородича, князя Олега Вещего, друг короля Зигфрида и всех, кто ему служит.

— Отлично, а где же вино?

— Мальчик, пару бутылок для наших друзей, — приказал Леший с наигранной веселостью в голосе. — Последую совету доблестных воинов, покажу тебе, где хранится вино, но имей в виду, если что-нибудь пропадет, то судить тебя буду, как принято у викингов!

— Всего пару? Как-то это маловато. Мальчик, неси больше. — Это вставил один из северян.

— Он не понимает твоего языка, друг. — Снова этот чужеземец. «Человек с востока», — решил Жеан.

— Тогда переведи ему.

— Госпожа, в сумке, навьюченной на последнего мула, лежит самое подходящее для этих вояк вино. Прошу тебя, принеси им мех.

Уж не ослышался ли Жеан? «Госпожа»? Купец не стал произносить слово domina, потому что его узнали бы и те, кто не говорит на латыни. Он выбрал слово era, которое, может быть, не отличалось почтительностью, зато было неизвестно северянам. Значит, здесь женщина. Женщина, переодетая мальчиком.

Купец перешел на язык викингов:

— Разливай вино, мальчик, что ты стоишь, таращась на монаха? Неужели никогда раньше не видел бога? Между прочим, если не поторопишься, скоро встретишься с еще одним. — Викинги снова засмеялись. А чужестранец продолжал на латыни: — Не обижайся, госпожа. Это самый простой способ заставить их видеть именно то, что они должны видеть.

— Мальчишка снова ревет!

— Парень, этот монах — обычный калека, каких ты тысячу раз видел на дорогах. Клянусь яйцами Тора, в Миклагарде к ним относятся с большим снисхождением. Может, стоит попытать удачу там. Если им не понравится уродец, мы просто покажем им яйца Офети, и они распахнут нам ворота. Если не подойдет один, у нас есть другой. А пока давайте выпьем, к королю пойдем позже. После наших трудов мы заслужили награду, правда, ребята?

Не может быть, чтобы это была она!

— Дай-ка мне. — Рядом с ним прозвучал холодный, жесткий голос норманна.

Монах не столько произнес, сколько беззвучно выдохнул слово: «Domina».

Исповедник почувствовал, как лицо погладили чьи-то нежные пальцы. Его охватило поразительное, странное ощущение, и если бы ему пришлось описывать его словами, он сказал бы, что в этом прикосновении чувствуется Элис, однако он никогда не прикасался к ней, вообще не помнил, чтобы когда-то прикасался к женщине. И все же прикосновение передавало ее присутствие, ее ноту, походило на отчетливый аромат духов. Боль и унижения не задевали его. А вот это — да. Никто не прикасался к нему — если не считать того, что его переносили с места на место и мыли, — с тех пор, как он был семилетним ребенком. Его пробрала дрожь, восхитительная прохладная волна прошла ото лба к коленям. Он часто предостерегал людей, убеждая не увлекаться плотскими удовольствиями, с тех пор как начал проповедовать в церкви, но для него самого подобные удовольствия были пустым звуком, призрачными образами, явившимися из Библии, которую ему читали братья. Он презирал плотские утехи, не зная их. Однако хватило одного прикосновения, чтобы он понял. Кто это сделал? Она? Первый раз за долгие годы Жеан проклял свою слепоту. Ему необходимо увидеть, узнать.

Викинги уселись пить, а исповедник ощутил, как сгущается ночной холод.

Жеан успокоился, сосредоточившись на мысли о предстоящем свидании с Зигфридом. Он не станет умолять о пощаде или сулить награду за свою жизнь, твердо решил монах. Он знал: чем дольше он пробудет в лагере, тем вернее то, что император Карл придет на помощь. Живого святого нельзя оставлять в лапах язычников. Жеан заставил себя позабыть то странное ощущение, которое вызвало в нем прикосновение, и попытался рассуждать здраво. Что бы он сделал на месте Зигфрида? Этот викинг очень неглуп, он должен понимать, что держать в лагере монаха опасно. Захочет ли он запросить выкуп? Жеан сомневался. К чему суетиться? Город и без того скоро падет, и тогда он получит то же самое, но просто так. Нет, пока он жив, понял исповедник, он будет единственной силой, способной объединить врагов Зигфрида. Король норманнов убьет его, в этом Жеан не сомневался.

Он попытался сосредоточиться на молитве, но мог думать только о недавнем прикосновении, от которого его кожа едва ли не пела. Жеан не был лишен чувства юмора, он отметил, насколько иронично то, что он познакомился с грехом плотского удовольствия именно сейчас, на пороге смерти, из-за чего может запросто оказаться в аду. Он заставил себя помолиться: «Господи, сердце мое трепещет, прими душу грешника». Утром, подумал Жеан, он, наверное, уже узрит Христа и познает покой. Он знал, что его смерть от руки норманнов — это наказание Господа за его гордыню. То был грех Люцифера и давняя слабость Жеана — считать себя лучше других. Он позволял называть себя святым, живым святым. Но святые страдали и умирали, поэтому Бог уготовил и для него такую же участь. В Реймсе норманны раздавили трех монахов огромными камнями. Он прогнал от себя эту мысль. Он идет к своей цели. А превратности пути не имеют значения.

Послышались какие-то голоса, и все вокруг него вскочили на ноги.

— Ты кто такой?

— Посланник короля, Арнульф. Зигфрид хочет видеть вас немедленно. У вас есть то, что принадлежит ему.

— Наверное, речь обо мне, — проговорил гость с востока.

— Христианский святой, пожиратель плоти — это его он хочет видеть.

«Кажется, — подумал Жеан, — я узрю лик Иисуса даже раньше, чем предполагал».

Глава девятая

ОДНА

Исповедника Жеана схватили. В суматохе бегства охваченная стра­хом Элис совсем позабыла, что монах был рядом с ней, когда ата­ковали норманны. А ее брат, что с ним? Граф Эд был воином, не зна­ющим равных. Если верить его наставникам, он владел оружием, как никто другой. Элис никогда не приходило в голову, что брат мо­жет быть ранен, тем более убит. Но ведь северяне ушли из города с исповедником. Эд ни за что не допустил бы такого, если бы был жив. Элис похолодела. Неужели брат погиб?