Андрей Смирнов - Владыка Ядов Страница 18

— Что именно тебе рассказать? — Настороженно спросил он.

— Все.

Эдрик тяжело вздохнул.

Глава четвертая

К белым перилам на Утесе Воспоминаний Кадан подошел в полдень. Облокотился, вдохнул сладкий и томный аромат цветущих слив, и посмотрел вниз. Далеко внизу плыли облака. Жаль: ведь он надеялся увидеть мир людей — а это становилось возможным лишь при условии ясной погоды. Якши, служащие в Аннемо, белокаменном Замке Ста Башен, утверждали, что нижнее небо сегодня будет ясным, но они могли и ошибаться. Духи и божества, управляющие погодой, могли наврать им — либо ответить честно, но позже переменить свои намерения.

Кадан вздохнул и, перегнувшись через перила, перевел взгляд вправо. Утес закрывал от него почти всю нижнюю часть Фойдана, Города Слив, но домик с малиновой черепицей он сумел разглядеть. Там жила девушка, из-за которой он полторы тысячи лет тому назад принес клятву верности старому Янхату, правителю Фойдана и Аннемо. Девушку звали Цидейна Нибравельт, и он очень любил ее. Увы, она была смертной, и в свое время должна была состариться и умереть. Чтобы не допустить этого, он привел ее на второе небо, в мир стихиалей, служебных духов и младших богов, где заключил договор с королевским домом Аннемо. В обмен на его службу Цидейне разрешили остаться в Фойдане. Плоды священной сливы вернули ей молодость. С тех пор раз в год, вместе с прочими жителями Фойдана, не обладавшими бессмертием по своей природе, на Празднике Обновления, посвященном великой Богине Жизни Аллиналейн, она сьедала одну сливу и молодела на один год, оставаясь таким образом вечно прекрасной и юной.

Их любовь не продлилась вечно, как им казалось когда-то. Спустя триста лет они расстались — Кадан заводил романы с придворными дамами в Замке Ста Башен, а Цидейна полюбила Дифлара — духа озера, что располагалось на севере Хальстальфара. Из-за долгих зим озеро большую часть года оставалось замерзшим, и его хозяин проводил время в Фойдане. Он был куда внимательнее и заботливее Кадана, и совершенно лишен его ветренности и холодности. Кадан мог убить или умереть ради своей любви, но стать примерным семьянином он не был способен. Дифлар не был героем, но он был надежным и верным...

Кадан улыбнулся, думая о Цидейне. Она счастлива, и это хорошо. Хотя они и расстались больше тысячи лет тому назад, он не забыл ее и знал, что она его не забыла.

Он вновь посмотрел на облака внизу — высокий, сильный, темноволосый и темноглазый юноша в длинном плаще поверх багряно-серого дублета. Темно-серые штаны и высокие черные сапоги с отворотами, многочисленными ремешками и кольцами. На поясе — изогнутый тальвар в богато украшенных ножнах. Длинные и густые волосы, кончики которых достают до бедер, заплетены в косу на уровне лопаток и перехвачены тонкими ремешками, а ниже середины спины — вновь распущены. В волосы вплетены крошечные колокольчики, едва слышно звенящие при движении или при дуновении ветра; верхнюю часть головы охватывает тонкий венец из темного серебра, расширяющийся к серебине лба, украшенный драгоценными камнями и искуссной гравировкой. Кадану не нужны сливы из садов Аллиналейн для того, чтобы сохранять молодость; венец — символ его бессмертия, его судьбы... и его поражения.

Он услышал шаги за спиной, но обернулся не сразу — ждал, пока она спустится по лестнице, ведущей к белокаменной площадке на вершине Утеса Воспоминаний и пройдет две сотни шагов, приближаясь к перилам на краю площадки. Она двигалась тихо, но у него был острый слух.

Кадан обернулся, когда она была в двадцати шагах. Она? Он? Оно?.. Хотя существо, приближавшееся к краю площадки и носило женскую одежду — женщиной оно не было. Как, впрочем, и мужчиной. И дело заключалось не только в форме тела, которую оно могло легко сменить по своему желанию, нет — столь же легко оно могло сменить поведение, менталитет, эмоциональный строй.

Однако, бесполые местоимения так и не прижились. По ряду причин бессмертные, взращенные в Школе Железного Листа и после прыжка в Кипящую Реку узревшие, как загорается маска в руке Картивеля, предпочитали находиться в женских обличьях. Вот и сейчас приближавшаяся к Кадану фигура была женской, и женственной была пластика ее движений. Цельность образа нарушалась длинным мечом на перевязи за спиной гостьи, рукоять которого торчала из-за ее левого плеча, а также тем обстоятельством, что у гостьи не было лица. Вместо лица был кисель цвета плоти, медлено двигающийся по часовой стрелке в бесконечном круговращении.

— Рималь, — произнес Кадан. — Давненько ты к нам не заходила.

Он узнал ее по пластике, по запаху души, по походке, одежде и оружию... но не стоило исключать того, что перед ним какая-то другая настоятельница, специально замаскировавшаяся под Рималь, перенявшая, чтобы одурачить его, все те внутренние и внешние качества, с помощью которых Рималь позволяла себя идентифицировать. Они обожали это делать во время учебы.

— Соскучился? — Голосом, в котором сочетались насмешка и нежность, спросила Рималь, подходя к перилам и останавливаясь в паре шагов от Кадана. Отсутствие рта говорить ей, конечно же, не мешало.

— Каждый день страдаю от разлуки с вами, — в тон ей ответил Кадан и ощутил, как она улыбнулась. Это казалось странным, потому что у нее не было рта, которым можно было бы изобразить улыбку, телесный кисель на ее голове так и не сложился в лицо и даже не изменил своего вращения, но ощущение ее улыбки было совершенно отчетливым и ясным.

Сказанное им действительно было забавным, если учитывать, что в большинстве случаев последнее чувство, которое испытывает ученик Школы Железного Листа прежде, чем стать тел-ан-алатритом и раздавить в себе все человеческие чувства и слабости — является чувством всепоглощающей ненависти. Потом, когда воспитанник убивал всякую жалость в своем сердце, это обстоятельство переставало иметь хоть какое-либо значение. Ненависть пропадала, потому что умирал тот, кто испытывал ее — умирал, чтобы возродиться вновь, в виде бессмертного и бесстрастного создания. Но хотя ненависть и страдание уходили, память о них сохранялась у Освобожденных навсегда. Эта память жила ясно и в Римали, в Кадане, и поэтому его фраза о страдании в разлуке прозвучала так забавно.

— Ты, кажется, нашел свое место в мире, — сказала Рималь, глядя вниз, на облака. — Как и все, кто получил венец.

— В этом слышится какой-то упрек, — ответил Кадан. — Какое-то сожаление, которое вдвойне нелепо звучит от бессмертной маски.

— Нет, что ты. Никаких сожалений. Лишь констатация факта.

— Зачем ты назначила встречу, Рималь? — Спросил Кадан после короткой паузы. На гостью, прибывшую из мира людей, он не смотрел. — Неужели только для того, чтобы выяснить — настолько ли я вжился в роль небесного придворного, чтобы меня задели твои слова о том, что я так и не достиг подлинной силы, разменяв ее всего лишь на бессмертие? Нет, не настолько. А может быть, — добавил он, опять помолчав, — и наоборот: я вжился настолько, что меня это уже не волнует. Нет смысла гнаться за Хелахом, отвергая то, что имеешь. Это все равно что раздавить крошечный цветок, пытаясь схватить звезду. Раньше я думал, что все цветы мира не стоят даже отблеска звезды, но теперь я понимаю, что в малом сокрыта такая же бесконечность, как и в великом. Поэтому я не терзаюсь мечтами о звездах, а наслаждаюсь цветами, и мир в моей душе тебе не нарушить.