Танит Ли - Повелитель гроз. Анакир. Белая змея Страница 18

Пока девушка ходила по своим делам, Амнор ждал в тени дома. Торговцы еще не проходили. Он задумался, не выдумала ли она их для того, чтобы задержать его здесь с какими-нибудь коварными намерениями, но для этого она казалась слишком безмозглой. Он попытался подступиться с вопросами к старику, но тот оказался не только безглазым, но еще и глухим.

Когда на ферму опустилась вечерняя прохлада, девушка дала ему хлеб с сыром и кружку разведенного водой молока. Когда он расправился с едой, она уселась рядом с ним и положила руку ему на бедро.

— Я буду ласкова с тобой, если ты хочешь. Если дашь мне что-нибудь, я сделаю все, что ты пожелаешь.

Так значит, она продавала себя, чтобы хоть как-то подработать на свое скудное житье. Он грубо схватил ее за плечо.

— Ты врала мне о путешественниках?

— Нет… нет… они придут завтра.

— Если ты сказала неправду, то пожалеешь об этом.

Он оттолкнул ее и улегся спать, кое-как примостив жесткий тюк вместо подушки.

Спал он долго и глубоко, усталый до мозга костей. Перед  рассветом ему приснился сон.

Повелительница Змей вышла из горы и сползла по склону в хижину. Она обвила его своим хвостом, своими восемью руками и шипящими и поблескивающими змеями-волосами, и он играл с ней в игру страсти, которой обучила его Ашне’е.

Острые иглы солнечных лучей кольнули его глаза, разбудив его. Путешественники уже пришли.

— В городе волнения и пожары, — рассказал ему один из мужчин.

Амнор оглянулся на Корамвис — кукольные белые башенки между вздымающимся и опадающим морем холмов. Он отвернулся и впервые за все это время в его сердце забрезжила мучительная досада и горькое отчаяние. Лорд-правитель действительно покоился под водами Иброна.

Все погибло, подумал он. Лишь я остался. И я… меня больше не существует.

Гарнизонная колесница, снабженная сиденьем, с грохотом выкатилась из Степных Ворот Корамвиса в самый темный предрассветный час. Амун, возница, который некогда был победителем бегов на аренах Закориса, объехал мятежные кварталы, но до них все же донесся вой ветра и запах гари. Лицо Лиуна было суровым и непроницаемым, но он пробормотал:

— Иногда жалеешь, что боги создали тебя не кроликом или быком — да кем угодно, только бы не человеком.

Ломандра прижимала младенца к себе, но он даже не пискнул. Она чувствовала сгустившуюся над городом какую-то смутную, но грозную силу. «Им еще придется расплатиться за это деяние», — подумала она. И взмолилась, чтобы девушка действительно была мертва, когда толпа придет за ней, как Ашне’е ей и обещала.

Они проехали по Дорфару, уже тронутому золотистым увяданием приближающейся осени, пересекли широкую реку, очутившись в Оммосе, где хорошенькие надушенные мальчики визжали при виде их колесницы, а статуи Зарока время от времени принимали в свои горны плоть нежеланных новорожденных девочек. Однажды у небольшой придорожной харчевни они увидели танцовщицу, за деньги полоса за полосой снимавшую со своего худенького тела еле прикрывавшую его одежду при помощи горящей головни.

«Это символ, — подумалось Ломандре. — Символ моей жизни».

И все же, когда они въехали в Зарависс, напряжение и горечь отпустили ее. Она чувствовала себя освобожденной, почти умиротворенной. Как и до поездки, она часто наблюдала за ребенком, но впервые смотрела на него без страха. «Кем он станет?» — раздумывала она. Скорее всего, каким-нибудь простым тружеником — охотником или фермером — в поте лица зарабатывающим себе на жизнь и ведать не ведающим о своем происхождении и о драматических событиях, сопровождавших его рождение. Или, может быть, он умрет еще ребенком. Стоит ли ей оставить его себе, задавалась она вопросом, вырастить его и дать ему такое положение и благосостояние, которого она сможет добиться? Этот план вызвал у нее немедленное внутреннее противодействие. Несмотря на сострадание, которое она испытывала, это было давление чужой воли, что-то вроде обязательства, наложенного на нее. Этот ребенок был не заравийцем, инородцем. В ее жизни, какой бы она ни была, не было места для этого странного и пугающего незнакомца. И Ашне’е, казалось, знала этот факт и одобряла его.

На закате, когда они отъехали приблизительно десять миль от границы и уже были в Тираи, их настиг первый в этом году холодный дождь.

Она покормила ребенка молоком под шум грозы, бившейся в закрытые ставни ее комнатки на постоялом дворе. Когда непогода наконец утихла, в окно пробились косые алые лучи заходящего солнца. Послышался стук в дверь, и когда она открыла ее, на пороге стоял Лиун. Впервые за все это время один из ее попутчиков-мужчин заглянул к ней после дневного путешествия. Она решила, что что-нибудь случилось, и кровь тревожно запульсировала у нее в висках.

— Что-то не так?

— Нет, все в порядке. Прошу прощения, если встревожил вас.

Он вошел в комнату уверенно и в то же время робко, направившись к колыбельке, как будто именно за этим к ней и пришел.

— Какой тихий малыш, благодарение богам.

— Да, он всегда был тихим. Как и она.

— А вы? — спросил он вдруг точно так же, как спросил ее в ту ночь Крин. — Что будет с вами?

— Я поселюсь у себя на родине, когда исполню то, о чем она просила меня.

— В Зарависс. Да. Вам не стоило вообще уезжать оттуда.

— Может, и так.

Он открыл ставни, впустив в комнату свежий красный воздух. Потом ни с того ни с сего спросил:

— Вы никогда не задумывались, почему я стал вторым вашим спутником?

— Крин обещал мне дать провожатых, которым я смогу доверять.

— Я попросился сопровождать вас.

Она изумленно взглянула на него.

— Зачем вам это понадобилось?

— Наверное, я совсем глупец, если решил, что вы догадаетесь. В Корамвисе я даже не решался заговорить с вами.

— О чем?

Он слегка покраснел и печально улыбнулся, все так же не поднимая на нее глаз.

— Что я мечтал о главной фрейлине королевы. Все равно было без толку. Ведь я был простым капитаном, еле сводящим концы с концами на армейском жаловании.

Ее охватило неожиданное ощущение теплоты. Она обнаружила, что нечто такое, о чем она никогда раньше не думала, точно  приподняло ее над землей. Она почувствовала себя юной девушкой, призраком той себя, которая навсегда осталась в Зарависсе. Руки у нее задрожали, и она издала легкий смешок.

— Но теперь у меня ничего нет, — сказала она.

Он взглянул на нее, и лицо у него стало изумленным.

— Крин отпустит меня, — выпалил он. — Я отложил достаточно, чтобы купить небольшое поместье и нанять людей. Мы могли бы неплохо жить, здесь или в Кармисс. Но для вас такая жизнь была бы невыносимой.