Андрей Дашков - Змееныш Страница 18

Королевский министр, по имени которого и был назван этот сомнительный «эликсир бессмертия», приказал закупить его для тюрем Валидии, после чего количество удачных побегов резко сократилось. С тех пор прошло полтора столетия; у стражников поубавилось работы, а вкус Вина Родеруса знали все, кто в силу каких-либо обстоятельств потерял свободу. Это был горький вкус рабства.

Первую порцию Отравы Бессмертия Люгера заставили проглотить еще во Дворце Правосудия. Затем Стервятник был брошен в тюремную карету, увозившую в своем чреве восьмерых осужденных. Колеса прогрохотали по городским мостовым, и мрачный экипаж выехал из Элизенвара в западном направлении.

Люгер провел в камере Дворца всего двое суток, однако этого хватило, чтобы он до конца жизни проникся ненавистью к Мальвиусу, какими бы ни были мотивы помощника королевского прокурора. Долгий путь до самого Леса Ведьм – в тесноте экипажа, пропитавшегося запахом пота и испражнений, – оказался сплошным кошмаром. Карета изредка останавливалась, и осужденных выводили по одному на несколько минут, чтобы те справили нужду. Сопровождавшие их солдаты были настоящими сторожевыми псами. Они мало говорили, но не задумываясь пускали в ход плети. За десять суток пути Люгеру не предоставилось ни малейшей возможности для побега. Впрочем, такая возможность не появилась и в течение следующих полутора лет.

Каменоломня находилась на окраине Леса Ведьм; с трех сторон к ней подступали торфяные болота. Воздух здесь был насыщен гнилостными миазмами, источаемыми трясиной. Всего сотня-другая шагов отделяла девственную чащу от деревянных бараков и необычной формы лысой каменной горы, наполовину срубленной многими поколениями каторжников. Болота являлись непреодолимым естественным препятствием, но нечто еще более страшное таил в себе лес, безраздельно принадлежавший загадочному народу Ведьм.

Порой Ведьмы напоминали о своем существовании и уводили с собой людей. Это устраивало власти в Элизенваре, поскольку позволяло удобным и надежным способом избавиться от наиболее опасных преступников – особенно в тех случаях, когда казнь была политически невыгодна. Потери среди солдат и надсмотрщиков не принимались во внимание – приходилось мириться с неизбежными издержками, которыми чреваты любые благие дела. Поэтому каторга в Лесу Ведьм считалась просто-напросто отсрочкой смертного приговора.

Никто не знал, что происходило с теми, кого Ведьмы забирали в свой лес, – похищенные никогда не возвращались оттуда. Оказывать сопротивление хозяевам чащи и болот решались только безумцы – тоже, впрочем, без всякого успеха. Кое-кому выпадала редкая возможность увидеть лесных жителей издали, но после этого в мозгах «счастливчиков» воцарялся необъяснимый туман и они становились беспомощными, как малые дети…

Мрачные легенды, распространенные среди узников, отражали их безысходную судьбу и готовили к худшему. Каждый из них понимал, что стоит одной ногой в могиле. Изнурительный ежедневный труд притуплял чувства, и только тоска смертников оставалась неизменной…

Кандалы, в которые были закованы каторжники, не позволяли сделать широкий шаг или развести руки. Кроме того, одна длинная цепь соединяла в связку от восьми до двенадцати человек. Это затрудняло даже самые простые движения и превращало жизнь заключенных в почти непрерывную пытку. Если падал один из них, другие были вынуждены либо останавливаться, либо тащить упавшего за собой.

Каторжники, среди которых хватало отпетых негодяев, вместе ели, вместе спали, вместе работали в каменоломнях, вместе справляли нужду. Никто не мог ни на минуту остаться наедине с самим собой. Поначалу это было для Люгера невыносимо. Потом Слот понял, насколько ему повезло: он оказался крайним в связке.

Волею случая человек, сделавшийся Стервятнику ближе единоутробного брата и ненавистнее Мальвиуса, открыл ему глаза на некоторые вещи.

Люгер сидел, прислонившись к стене барака, и даже не пытался заснуть. Двенадцатая ночь десятого месяца не предназначалась для сна; ночь была особенной – он ощущал это своим нутром.

Полная луна – светило любви и смерти – висела высоко в небе. Лунный свет пробивался сквозь щели в потолке, и при желании Люгер мог видеть, как занимаются рукоблудием трое мужчин из другой связки, которая разместилась возле противоположной стены. Но он смотрел вверх – туда, откуда сочились ночная осенняя прохлада, запахи умирающей природы и сотканное из слез волшебное сияние.

Его бессонница причиняла немалые неудобства ближайшему соседу – смуглолицему выходцу из Морморы Меллену Хатару. Длина сковывавшей их цепи не позволяла последнему лечь на пол, а сидеть после изнурительного многочасового труда было чрезвычайно утомительно. Но морморанцу пришлось смириться с этим.

Повернутая неестественным образом голова Хатара покоилась на нижнем бревне стены, а колени почти касались груди. Такая поза несколько не соответствовала обычному величественному облику Меллена, который даже в каменоломне умудрялся держать себя с графским достоинством. Нечто неуловимое выдавало в нем человека, занимавшего когда-то высокое положение. В лунном свете его лицо казалось высеченным из мрамора, а сам он был похож на поваленную статую, которую кто-то, глумясь, одел в жалкие лохмотья каторжника.

…В эту ночь Люгеру осознал, что время не только лечит сердечные раны, но и гасит вообще все сильные чувства. Двадцати месяцев каторги вполне хватило для того, чтобы поутихла его ненависть к Морту и ослабело желание отомстить Мальвиусу. Даже разлука с Сегейлой не причиняла прежней боли. Закрывая глаза, он погружался в странные грезы. В них он становился крылатым существом, которое летело над темным лесом, и почти ощущал кожей лица напор набегающего воздуха.

Свобода…

Крылья…

Ветер…

Бесконечное парение в ночи…

До утра, означавшего смерть, оставалось сто тысяч лет.

Да, это была одна из тех ночей, когда повсюду звучит щемящая нота вечности, замирающее эхо которой слышит самый ничтожный нищий или прокаженный, но никто – ни влюбленный, ни поэт, ни бродячий музыкант – не в силах ее удержать, повторить, выразить с помощью негодных рифм или извлечь из инструмента, сделанного человеческими руками.

Так Стервятник постигал тщету желаний, ожиданий, слов. И все же он при этом предчувствовал, что вскоре должно произойти нечто необыкновенное, событие, которое разрушит незримую клетку, где долгое время томился его дух. Шабаш Ведьм, чудесное возвращение Небесного Дракона, конец света…

Звезды и планеты в надменном молчании катились по небосводу своими извечными путями; пересекались и переплетались бесчисленные нити их непостижимых влияний, что приводило к мистическим совпадениям, новым рождениям и новым смертям. Эта таинственная и неописуемо сложная работа механизма, управлявшего мирозданием и поддерживавшего хрупкое равновесие, зачаровывала Люгера; на некоторое время он забыл, что и сам явился жертвой рокового стечения обстоятельств…