Елена Грушковская - Багровая заря Страница 18

— Ну вот, а я что говорю! — подхватила я обрадованно. — Этот пропавший труп — я. То есть, я не труп, конечно, поскольку сижу здесь и с вами разговариваю… Просто вышла ошибка.

— Н-да, ошибки случаются всякие, — глубокомысленно согласился лейтенант Стрельцов. — Ещё на документики бы ваши взглянуть, чтоб уж совсем всё стало ясно…

— Послушайте, можно мне позвонить домой? — взмолилась я. — Я устала, замёрзла, есть хочу! Мне бы хоть одежду принесли… Не буду же я и дальше находиться в таком виде! Ну, и паспорт заодно. Он у меня дома.

— На звонок вы право имеете, — проговорил лейтенант Стрельцов.

Итак, мне было позволено воспользоваться телефоном. Но об этом отдельно.

Когда Алла услышала в трубке мой голос, до меня донеслись какие-то хрипы и глотательные звуки. Потом я услышала дрожащий голос отца:

— Да… Кто это?

— Папа, это я. Что это значит? Ведь я же просила никого не вызывать, а просто дать мне отлежаться! Зачем вы сдали меня в морг? Это уж слишком!

Я снова услышала такие же глотательные звуки. Спохватившись, я воскликнула:

— Папа, папочка, не пугайся, всё нормально! Я звоню из милиции. Меня задержали, потому что я шла по улице из морга в одной простыне. Меня там раздели, а свою одежду мне от них получить так и не удалось. Пожалуйста, ты не мог бы приехать и привезти мне какие-нибудь мои вещи, чтобы одеться?

Послышались всхлипы.

— Лёля… Лёлечка… Доченька, это ты?

— Папа, да говорю же тебе, я! Кто же ещё? Я жива, всё хорошо.

— Жи-жива?.. Лё… Лё-ля! — Последнее слово было произнесено почти шёпотом и разделено пополам сдавленным рыданием.

Это были последние членораздельные звуки: дальше последовали одни всхлипы, междометия, обрывки слов. В присутствии постороннего человека, слушающего разговор, мне было неловко проявлять чувства, и я успокаивала отца довольно грубовато.

— Пап, ну перестань. Ну, всё. Ну, хватит. Возьми себя в руки. Ты всё понял? Привези мне одежду. И обувь, конечно. Да, и ещё мой паспорт захвати. Не забудь! И побыстрее, если можешь, ладно? А то я тут в таком непотребном виде, что со стыда сгореть можно.

На время, пока я ждала приезда отца, меня гостеприимно приютила камера, а лейтенант отнёсся ко мне сочувственно и гуманно: он выдал мне какой-то старый мужской плащ, чтобы я могла прикрыться. Обернув вокруг тела простыню наподобие саронга, сверху я надела этот серый балахон и туго подпоясалась. Ноги мои, увы, оставались босыми и весьма мёрзли, а камера была не самым уютным на свете помещением, но я почти не замечала неудобств: меня утешала мысль, что скоро я буду дома. Ведь то, что я была жива, дышала, разговаривала, и мне больше ничего не мерещилось, означало, что я перетерпела ломку. У меня получилось! Пусть я непонятным образом оказалась в морге, но я всё-таки выжила.

И вот, свобода: дверь камеры открылась, и я выпорхнула в коридор. В кабинете сидел отец — бледный, с покрасневшими глазами, держа на полу между ботинок пакет с одеждой. Увидев меня в мужском плаще с чужого плеча и с босыми ногами, он привстал, и его губы затряслись. Предвидя, что он сейчас кинется меня обнимать, я остановила его:

— Папа, не надо. Дома поговорим.

Боюсь, я была с ним несколько сурова. Лейтенант Стрельцов сказал уже вполне добродушно:

— Штрафовать вас не будем, ограничимся предупреждением. Ну, одевайтесь и можете быть свободны.

Легко я отделалась…

Он вышел за дверь, а я протянула руку к пакету с вещами. Но отец, стоило нам остаться вдвоём, шагнул ко мне с трясущимися губами и произнёс рыдающим шёпотом:

— Лёлечка…

Как я ни старалась, я не смогла уклониться от его объятий. Он гладил моё лицо, разглядывал, ощупывал и шептал со слезами на глазах:

— Живая… Живая!

— Ну конечно, живая, папа, — сказала я немного нетерпеливо. — Поторопились вы меня хоронить. Ну, всё, дай мне одеться. Дома поговорим.

В прихожей горел свет, под люстрой стояла Алла, бледная и напряжённая, как будто готовилась увидеть призрак.

— Ну что, уже похоронила меня? — сказала я насмешливо. — А я ещё поживу. — Сбросив с ног сапоги и повесив куртку, я спросила: — У нас есть какая-нибудь еда? Я голодная как зверюга.

Алла растерялась. Делая руками какие-то жесты, она пробормотала:

— Я там… У меня… Я могу… Картошку будешь?

— Давай всё, что есть, — ответила я. — Я готова быка сожрать.

Пока потрясённая Алла хлопотала на кухне, я забралась в ванную и с наслаждением встала под струи горячей воды. После всех моих приключений помыться было просто необходимо. Из ванной я вышла освежённая и словно заново родившаяся, а отец и Алла уже сидели за столом.

— Я сейчас! — сказала я.

Моя постель была даже не убрана, всё осталось, как было — будто я и не покидала дом. Надев халат и замотав мокрые волосы полотенцем, я пришла на кухню, где стол ломился от яств. Жареная картошка, солёные огурцы с помидорами, колбаса, салат с квашеной капустой, маринованные грибочки — от всего этого у меня слюнки потекли, и я быстренько уселась за стол. Подцепив вилкой склизкий коричневый грибочек, я поднесла его к носу и ощутила крепкий, острый аромат маринованных грибов. Отправив его в рот, я послала ему вдогонку немного жареной картошки. Восхитительно! Я никогда не ела ничего вкуснее.

— Ну, а вы что не едите? — обратилась я к отцу с Аллой. — Всё просто объеденье.

Отец пробормотал:

— Ешь, Лёлечка, ешь… На здоровье.

Глаза у него были на мокром месте. Я шутливо упрекнула:

— Папа, мужчина ты или кто? Ну, чего ты размок? Я жива, со мной всё в порядке.

Он смущённо заулыбался, смахивая пальцем слёзы, а я заметила на столе бутылку водки, распечатанную и чуть початую. Показав на неё кивком, я спросила:

— Это что? Уже поминки справлять собрались?

Отец замялся с ответом. Я сказала:

— Ладно, наливай.

Как ни была потрясена Алла, она всё же сделала недовольную мину, но отец поставил три стопки и наполнил их. Подняв свою, он сказал:

— Ну… За воскрешение Лёлечки.

Мы с ним махнули, а Алла пить не стала. Я налегла на еду: всё было замечательно вкусным. Ещё никогда в жизни я не ела с таким удовольствием, как сейчас. Уплетая за обе щеки картошку, я похрустывала огурчиком, отправляла в рот грибочки один за другим, а отец смотрел на меня и улыбался, влажно поблёскивая глазами. Картошка у меня на тарелке закончилась, и он спросил:

— Добавки?

— Угу, — промычала я с набитым ртом.

Он положил мне ещё картошки пополам с капустным салатом. Я сказала:

— Пап, ты сам-то ешь.