Константин Бояндин - Умереть впервые Страница 18

— Ты хотел убить меня, — сказала она неожиданно, и Таилег едва не вылил горячий чай себе на колени. — Но, как выясняется, это был не ты. Ты находиться на запретной для тебя территории. И все же ты спас мне жизнь.

Ему казалось, что она загибает пальцы.

— Потому я не могу назвать тебя другом, хотя мне очень хочется. — Рептилия издала необычный свистящий звук, и Таилег понял, что она смеется. — Но и врагом тебя звать нельзя. У нас нет слова для такой ситуации. Надо будет его придумать.

Таилег молчал. Да и что было говорить?

— Поэтому я буду обращаться к тебе, как к равному. Мы встретились случайно здесь, у стен Мраморных городов, и поняли, что достойны друг друга. Ты согласен в это поверить?

Таилег, которого не оставляло все усиливающееся чувство нереальности, кивнул. «Если мне придется об этом рассказать, — подумал он, — мне никто не поверит».

— Я согласен, — услышал он свой собственный голос.

Из уважения к напитку они допили его не торопясь, в молчании.

— Что значит «Тамле»? — спросил Таилег, когда с чаем было покончено. На языке у него вертелось множество вопросов, но надо было начать с чего-то простого. «Не упоминай богов, пока о них с тобой не заговорят». Это-то он помнил.

— Так меня звали в детстве. На Тален (звук «т» она произносила с сильным придыханием) нет точного соответствия. Да и нужно ли знать это?

Начинается, подумал Таилег но, вопреки своим ожиданиям, он не обиделся на эту реплику. Попробуем обходные пути… когда придумаем их.

— Могу ли я задать вопрос об этих местах? Рептилия кивнула.

— Что за Мраморный город?

— Почему ты хочешь знать?

— Из любопытства, — ответил Таилег. Великий Палнор, неужели они и друг друга встречают так же недоверчиво?

— Это запретная территория, — ответила Тамле, выдержав продолжительную паузу. — Любопытство о ней неуместно.

Словно с ребенком разговаривает. Односложно — дескать, куда ему понять.

— Слушай, Тамле, — неожиданно сказал Таилег и поглядел ей в глаза. — Что ты знаешь о людях? — Он надеялся, что достаточно выделил слово «люди».

Его собеседница долго смотрела ему в глаза, после чего отвернулась. Таилег уже собирался извиняться (правда, как — он не понимал) за очередной неуместный вопрос, как она повернула голову в его сторону и произнесла:

— Нельзя знать ни много, ни мало… Я скажу так: мне не приходилось встречаться с людьми прежде, но о вашей расе мне известно многое… киассилл омиал… — Она беспомощно развела руками. — Я не знаю, как это сказать.

Таилег усмехнулся. Философский язык, научный и прочие относились к Верхнему Тален. Хитроумная идея одного из создателей среднего наречия работала блестяще: коренные вопросы власти и фундаментальные философские материи не встречались в обыденной речи, и требовалась специальная подготовка, чтобы пробиться в верхние «силиды», круги общества, где ясно ощущалась грань между основной массой населения и учеными; теми, кто думал и теми, кто делал. Закон роста был прост: учись. На что учиться и где брать время — это были проблемы жаждущего уважения у высших слоев.

Подготовка отнимала немало времени и требовала многих лет обучения. Даал тайком от общественности верхних «силидов» обучил немало смышленых, с его точки зрения, людей — в обход традиций, сложных и дорогостоящих экзаменов и архаичных уже ритуалов. Несладко ему пришлось бы, узнай об этом руководство «силидов».

— Должен быть язык, чтобы это выразить, — возразил Таилег на Верхнем Тален. Рептилия вздрогнула и долго смотрела ему в глаза, прежде чем заговорить вновь.

— Ты не так прост, как кажешься, — ответила она и прикоснулась когтем правой руки к его локтю. — Хорошо, я продолжу. Есть два знания — то, что впитываешь из мира, и то, чему учат другие. Нас учат, что видов знания больше, но живем мы за счет этих двух.

Хансса изучили ваш мир задолго до того, как вы начали расселяться и воевать за земли. Мы были одними из первых, кто осторожно пытался обучать вас тому, что нужно каждой мыслящей расе.

— Кто же вам сказал, чему нас стоит учить? — Таилег ощутил недовольство, зарождающееся где-то в глубине его существа. Вот, значит, как! Прямо как власти — «нам виднее… нам лучше знать…»

— Боги, — был лаконичный ответ. — Наши и ваши. Тысячи Хансса приходили к вам в стойбища, предлагая знание. Никогда они не учили, не спросив согласия людей.

— И… их всегда встречали дружелюбно? Рептилия смотрела на него в упор:

— Почти всегда враждебно.

— И… вы продолжали предлагать свое знание?

— Да. Чаще всего наших послов изгоняли. Иногда убивали. Иногда после этого съедали. Но мы добились успеха.

— Откуда тебе знать? — воскликнул юноша, ужасаясь простоте, с которой Тамле рассказывала об этом.

— Мы сидим и разговариваем, — пояснила рептилия. — Восемнадцать столетий часть наших… жриц считала, что людей нужно истребить. Что это существа, обделенные тем, что должно быть присуще разумной расе. Как видишь, они ошибались.

Таилег молчал, не сумев придумать достойной реплики.

— Жриц? — спросил он наконец.

— Жрецов у нас не осталось с тех пор, как мы перестали вести войны.

Таилег ощутил, что перестает понимать, о чем идет речь.

— И вы мирились с тем, что вас едят, убивают, что вами пугают детей?

— Да, — было ответом. — Скажи сам, стал бы ты убивать существо только потому, что оно одето в чешую, имеет хвост и не имеет привычки носить одежду?

Таилег молчал. Уши его постепенно разгорались.

— Я не знаю, — ответил он почти робко. — Раньше… не знаю. Сейчас я испытываю отвращение к убийствам. Но я не могу выразить это словами.

Прозвучала ли фальшь в его словах? Желтые глаза пронизывали его насквозь. Ответное молчание длилось так долго, что Таилег в сотый раз подумал, что сболтнул что-то непоправимое.

— По крайней мере, ты сказал откровенно, — ответила Тамле, и глаза ее затуманились. — Я не знаю, что о нас думают люди. Могу ли я попросить тебя рассказать о них? Об их взглядах на нас?

О них. «Они всегда необычайно вежливы, в том смысле, что смягчают вопрос».

— Все, что знаю, Тамле. Только многое из того, что думают люди о вас, не вызовет у тебя восторга.

— Я знаю. — И она придвинулась почти вплотную.

И Таилег рассказал.

— Почему ты не выпускаешь меня? — спросил Леглар на второй день своего пребывания у Кинисс.

— Тебя удовлетворит, если я скажу, что кто-то домогается твоей смерти? — произнесла рептилия. Леглар нарочно задал этот вопрос во время «селир», когда ритуал снимает все запреты на обсуждаемые темы.