Вероника Иванова - Право быть Страница 18

Подавальщицы все так же знакомо щебетали о чем-то девичьем на заднем дворе, из чего я заключил, что трактир в разгар

дня не обременен толпой желающих смочить горло уносящей тревоги и заботы влагой. Что ж, тем и лучше, вести с кем-нибудь беседы мне сейчас не ко времени, посижу над кружеч-кой-другой эля, может быть, даже подремлю и освобожу голову от мыслей, так сказать, подготовлю поле к новому посеву, который, чем фрэлл не шутит, может оказаться плодоноснее и съедобнее предыдущего.

Неожиданно высокие и при этом узкие, как бойницы, окна были распахнуты, и полосы света слепящими глаза занавесями пересекали залу, мешая разглядеть, что прячется в тенях у трактирной стойки. Пустые столы поблескивали засохшими и не отскобленными еще дочиста лужицами пролитой давно или только вчера выпивки, лавки лоснились полировкой в особо привлекательных для выпивох местах - ближе к камину и подальше от дверей, поверх каменных плит пола на каждом шаге шуршал свежий речной песок. Наконец-то благословенные тишина и покой! Вот только согласится ли местный хозяин откупорить бочонок для одного-единственного посетителя или прогонит взашей, посоветовав дожидаться сумерек, когда начинают свою работу все честные заведения?

Хм, а что, такой способен на многое. Коренастая плотная фигура двинулась мне навстречу, вошла в полосу света и… Я замер, проглотив все слова, заготовленные для нижайшей просьбы утолить жажду моей мятущейся души.

Гройг, самый настоящий! Немолодой, о чем свидетельствует изрядно посветлевшая коричневая кожа, но еще в полной силе. Мочки плотно прижатых к черепу ушей пробиты многочисленными кольцами, весело заблестевшими в солнечных лучах. Пиратничал? Несомненно, ведь по молодости каждый гройг считает своим священным долгом захватить хотя бы один корабль, дабы почтить память кровожадных и неугомонных предков. Лоб высокий и, на зависть многим, гладкий, а должен быть изборожден следами прошедших лет, если я правильно определил возраст… Впрочем, отсутствие морщин может говорить о безмятежности духа, и тогда возникает вдвое больше причин завидовать гройгу. Выражение черт тяжеловесного лица не растолкует ни один мудрец мира, только мне довольно уже и того, что на меня смотрят без откровенной враждебности. Неприветливо, да, но так ли уж я нуждаюсь в том, чтобы меня здесь приветили?

Посреди Западного Шема, в блистательной столице, отличающийся от любого из прохожих лишь тем, что никогда, даже лютой зимой не носит рубах с длинными рукавами, стоящий прямо передо мной сын чужого народа… Восторг, да и только! А сердце вдруг дрогнуло, волосы взъерошило холодным морским ветром, под ногами почудился не пол трактира, а скользкие камни одного из островов Маарис, Старая Гани улыбнулась из глубин памяти, и я не смог отказаться от ответной улыбки, за которой могло следовать только одно…

- Yerrh SsaVaii АЪеп-па Rohn!

- SsaVaii!

Он не мог ответить иначе. Но как только ритуал встречи завершился, последовало сухое и настороженное:

- Ты - человек.

Неверное определение, вот только я не могу подсказать другого. Пусть будет «человек», пусть сегодня я буду поименован именно так, и пусть это принесет мне больше блага, нежели вреда.

- Да. \.

- Ты не можешь знать священные слова моего народа.

- Но я знаю их. V

- Какой силой ты вырвал это знание у одного из грой-гов? - Мускулистые руки скрестились на груди, угрожающе вздуваясь венами.

Ну конечно силой. Разве может найтись другое объяснение моей осведомленности? Поверить в то, что обитатель северных островов окажется настолько падким на деньги, что согласится доверить чужеземцу сокровенное знание? Невозможно! Остается лишь предположение о жестоких пытках, которые мне пришлось применить и которые жгут болью душу разговаривающего со мной гройга. Наверное, очень легко и просто жить, деля мир на своих и чужих, но меня этому не научили. Если вдуматься, мои домашние воспитатели никогда не проводили границы между расами, населяющими подлунный мир. Но могли ли они поступать иначе, ведь любое из живых существ, топчущее Гобелен, в какой-то мере является под-

1 Традиционное приветствие народа гройгов, используемое в самых торжественных случаях и только среди своих. Дословно означает: «Да грядет Разрушитель по начертанному пути!» Ответом на него всегда служит: «Ssa'vaii» - «Да грядет».

данным дракона, чья плоть истрачена на горстку натруженных Нитей, а значит, нет ничего чужого, есть лишь владения, которыми нужно управлять и о которых нужно заботиться. За одной поправкой: кое-кому из драконов не дано владеть ничем.

- Я не применял силу ни к кому из твоего народа.

- Откуда тогда тебе известны эти слова?

- Мудрая женщина, которая знает очень много и еще чуть-чуть, напутствовала меня.

Не знаю, с материнским ли молоком гройги впитывают традицию почитания Разрушителя или обучаются этому под присмотром старейшин, но тот, что встретился сейчас мне, уроки уж точно не прогуливал, потому что после минуты молчания, способной показаться вечностью, прижал к груди сжатые кулаки и произнес, без какой-либо торжественности, а просто и обыденно, совсем по-домашнему:

- Мой дом - твой дом, брат.

Надеюсь, моя рассеянная улыбка не оскорбила священные чувства гройга, предложившего разделить с ним кров, но я не мог придумать ничего умного, а тем паче мудрого, чтобы достойно ответить на щедрое предложение. Начать отказываться и уверять, что мне нужно не больше, чем кружка эля? Глупо. Воспользоваться свалившейся на голову удачей по полной? Стыдно. Вот и остается только кивнуть и усесться за стол, оказавшийся на пятачке между полосами света, потому что гройг не продолжил расспросы, а отправился на кухню за едой и питьем для названого родича.

А если вдуматься, спросит ли он меня вообще о чем-нибудь? Я знаю священнее слова, но более того, я знаю полное имя Старой Гани, имя, которое покидает пределы архипелага Маарис только в памяти ее сыновей, ушедших в большой мир. Мое знание уравнивает меня во всех правах с хозяином трактира, а разве равные мучают друг друга ненужными и обременительными вопросами?

На стол передо мной опустилась миска с ломтями свежеза-копченной свинины и масляных лепешек, самой подходящей закуски под… Ну конечно же под харку! Разлитую в крошечные стаканчики, потому что на дворе еще светлый день и отпускать сознание на волю, а тело в постель преступна рано.

Гройги пьют свой знаменитый напиток, не стуча посудой и не провозглашая тостов, предпочитая выражать торжественность момента молчанием, и в чем-то они правы. Встать, задержать дыхание, дождаться наступления полной тишины, в которой кажется, что даже заоконная жизнь приостановила свой бег, посмотреть в глаза друг другу и опрокинуть прозрачную жидкость в рот, причем желательно сразу в горло, потому что вывести жгучий привкус с языка иногда не удается и за несколько часов непрерывного полоскания. Поставить опустошенный стаканчик на стол, уважительным поклоном почтить мастерство хозяина, приготовившего столь знатное угощение, и только потом позволить себе рухнуть на лавку, потому что харка, вмиг долетевшая от горла до желудка, расслабила все тело. Ненадолго, всего лишь на несколько минут, но как блаженны эти минуты!