Улыбающаяся - Дорога из желтой чешуи Страница 18

— Эй, Рыжик, — окликнула я ее вполголоса, — у тебя есть заветное желание?

— Убраться отсюда, и поскорее, — откликнулась эльфийка, подобрала свой топор, и спрыгнула на землю.

— Не торопись, а то всё веселье пропустишь, — усмехнулась я, поднимаясь на помост, где Кит уже сотворил мне кресло.

Маг поднялся за мной следом и встал молчаливой тенью у меня за спиной, а вот Рамзи устроил целое представление: сперва потянулся на краю помоста, невзначай продемонстрировав при этом свои когти, а потом обидно зевнул клыкастой пастью в сторону зрителей. Деревенские отшатнулись от нас еще дальше, а вер исподтишка подмигнул мне и грациозно улегся у моих ног. Рыжая эльфийка осталась у помоста, недвусмысленно приняв боевую стойку. Я обвела глазами притихшую толпу, опять наткнулась глазами на самодельный крест и почувствовала, как удушливой волной поднимается ярость.

— Итак, как вы все видите, слухи о моей гибели от рук вервольфа, равно как и о свадьбе с оборотнем не соответствуют действительности, — стараясь как можно четче проговаривать слова, сообщила я толпе.

— Впрочем, даже смерть геммы не могла бы послужить оправданием дел, творящихся здесь. Второго дня кто-то из жителей данной деревни, предположительно, из-за личной неприязни, не только совершила покушение на моего доверенного мага, совершавшего инкогнито инспекционную поездку по населенным пунктам рубежа, — я почувствовала, как Кит поклонился, — Своей противоправной выходкой данные несознательные граждане поставили под угрозу всю масштабную операцию по выборочной ревизии, инвентаризации, и аудиту принимаемых мной дел.

«Канцелярит», казалось, давно похороненный в глубинах памяти, сейчас давался легко и просто. Судя по все более округляющимся глазам пары селянок, оказавшихся в первых рядах, понимали они едва ли через два слова на третье, а то, что им удалось понять, сулило большие неприятности. Я же поспешила продолжить, пока вдохновенье не иссякло.

— Мне пришлось прервать прохождение инициации, чтобы лично исправить последствия данной выходки. Изначально я была склонна трактовать её как некоторое весьма прискорбное и опасное, но все-таки недоразумение, однако, сегодняшний инцидент, которому я стала свидетелем, говорит о намеренном попрании существующих законов, и, таким образом, сознательном нанесении вреда престижу и власти геммы, то есть об измене.

Последнее слово тяжелой гирей ухнуло в толпу, словно придавив каждого из деревенских непосильной ношей. Измена во все века и при всех режимах и правителях слишком дорого стоила тем, кого в ней обвиняли.

— Кто дал приказ о нападении на моего мага? — рявкнула я.

В центре толпы началось бурление, и, наконец, к помосту буквально вытолкнули невысокого, лысого и полного мужчину средних лет. Он то ли не смог, то ли не захотел остаться на ногах, и плюхнулся на колени: его лицо приобрело свекольный оттенок, а руки мелко тряслись.

— Староста, — чуть наклонившись к моему уху шепнул Кит.

— Исполнителей сам назовешь или деревенских попросить? — спросила я у старосты.

— Сам, сам, — заколыхалось все его тело, и одно за другим прозвучали три имени. После каждого толпа приходила в движение, и, словно бы выплевывала к помосту отчаянно сопротивляющегося парня.

— О, а вот и отец будущего внучка старосты, — шепнул мне маг, когда у помоста оказался последний.

Я смотрела в искаженные ужасом лица, думала о том, что эти четверо без малейших угрызений совести обрекли на смерть Кита, за которого, как они считали, было некому заступиться, и не чувствовала ни капли жалости к ним.

— Чем же провинилась ваша сегодняшняя пленница? — вкрадчиво спросила я.

Староста побагровел еще больше, и благоразумно промолчал, а вот его несостоявшийся зять пробасил:

— Ну так эта… эльфа она! В нашем лесу шастала — тама и словили.

— Да что вы говорите, эльфа?! — всплеснула я руками.

— Ну дык… вона уши у ней какие, — не почувствовал иронии бугай.

— А каким законодательным актом Рубежа эльфам запрещено появляться в Восточном под страхом смерти? — сдерживаясь изо всех сил, все тем же медовым голосом спросила я.

— Эта… Так староста же сказал, — удивился бугай.

Я перевела взгляд на старосту:

— То есть ко всем уже известным диверсиям я могу добавить и подготовку срыва переговоров с эльфами в результате гибели их посла?

Умница Рыжик даже ухом не повела, услышав данный перл, только развернула плечи и приняла еще более надменный вид.

— Что же, — подытожила я, — вы хотели суда? Вы его получите. По всем Рубежным законам. Обвинителем выступит маг, защиту, а также охрану обвиняемых будет представлять мой советник по безопасности, — я сделала жест в сторону верпума и, не дожидаясь традиционного: «Он же вер» добавила, — Я доверяю им, как самой себе.

Рамзи издвательски шаркнул лапой, еще раз зевнул, продемонстрировав свой набор клыков, потом перекинулся в человека.

На помосте я осталась ровно на то время, которое понадобилось, чтобы шепотом проинструктировать Кита:

— Напугать, чтоб неповадно было; ободрать, как липку, чтобы и сами надолго запомнили, и соседям рассказали, дочку старосты выдать замуж, за этого; за счет старосты устроить праздник проводов Гини, под эту идею сжечь крест к чертовой матери!

— К кому? — удивился Чучелко

— Потом расскажу, — отмахнулась я, спрыгивая с помоста, — главное — пожар не устройте. Хотя…

— Проследуйте за мной, госпожа перворожденная, — вежливо кивнув, предложила я, держа курс на местный трактир.

Эльфийское чудо благоразумно проследовало за мной, лишь у самого трактира уточнив:

— А почему Вы назвали меня перворожденной — Вы тоже расскажете потом?

В ответ я только вздохнула: пока вер и маг не закончат суд — у нас будет много времени для разговоров.

Трактир внутри мало чем отличался от забегаловки средней руки, которых я навидалась предостаточно, катаясь в командировки в соседние области. Тусклое помещение, в которое едва пробивается свет, было щедро наполнено навязчивыми запахами готовящейся еды. Шесть грубо сколоченных деревянных столов, по три с каждой стороны от двери, прочные самодельные лавки и табуреты, судя по прорезям в сиденьях которых, регулярно используемые как аргумент в потасовках. Напротив входа, у дальней стены высокая стойка трактирщика, за которой выставлен небогатый арсенал местного чего-то в разномастных бутылях, и видна приоткрытая дверь в кухню. Рядом со стойкой лестница на второй этаж — видимо, там находятся сдающиеся комнаты. Проверять это, равно как и ночевать в местном клоповнике категорически не хотелось, и я отчаянно надеялась, что засыпать мы будем достаточно далеко от этой деревни. Я двинулась к стоящему торцом к стене столу, подальше у двери. Молодая женщина, с тщательно запудренным синяком под глазом и затравленным взглядом, видимо жена трактирщика, сопровождала нас, пытаясь одновременно приседать в книксене, рассказывать о том, какая это честь — принимать у себя гемму, нахваливать местное меню и смахивать невидимые глазу пылинки. Злость, кипевшая во мне с самой площади, стала потихоньку уходить, да и испуг трактирщицы был почти осязаемым.